— Очень вамъ благодаренъ! еще суше отрѣзалъ князь.
Елпидифоръ поклонился еще разъ, обернулся со свойственною грузному тѣлу его прыткостью, и вышелъ тутъ же изъ комнаты.
Письмо было отъ графа и поразило князя Ларіона неожиданостью своего содержанія:
«Поздравляю тебя, любезный Ларивонъ (писалъ ему его старый пріятель), ѣсли только признаѣшь что есть съ чемъ поздравлять? Получилъ сейчасъ извещѣніе изъ Петербурха что назначаешься ты члѣномъ Государственнаго Совѣта о чомъ выйдетъ указъ 1 іюля. Не знаю будѣшь ли доволенъ потому конѣшно почотъ а власти никакой и только непріятности ѣсли противъ министра какова очень спорить. Я ожидалъ что тебѣ дадутъ постъ настоящій а тутъ съ твоими способностями только болтать безъ толку или подписывать сбольшинствомъ. Впрочѣмъ это можетъ-быть только первый шагъ кназначенію. Онъ (то-есть, сильный человѣкъ, дядя Анисьева) ничѣго далѣе не пишетъ а только пишетъ мне сказать тебѣ штобъ ты былъ въ Петербурхѣ 1-то іюля потому этово желаютъ (послѣднее слово было подчеркнуто въ подлинникѣ). Ѣхать тебѣ полагаю надо. Потому иначе не хорошо. Советую и надѣюсь когда чрезъ Москву проѣдишь увидаться съ тобою. Поклонись своимъ што милая дѣтя племянница твоя. Обнимаю тебя».
Князь Ларіонъ прочелъ письмо разъ, и два, останавливаясь на каждой строчкѣ, но разбирая не ихъ, а то что-то что скрывалось за сообщаемою ему въ нихъ вѣстью. Лицо его становилось все раздраженнѣе и мрачнѣе, желчная усмѣшка кривила его тонкія губы, и огонь глубокаго внутренняго негодованія горѣлъ въ темной впадинѣ его глазъ.
«Впрочемъ это можетъ-быть только первый шагъ къ назначенію», прочелъ онъ еще разъ, и швырнулъ письмо на столъ презрительнымъ жестомъ.
«Утѣшить меня хочетъ, а и самъ не вѣритъ! Старикъ уменъ, чрезъ него шли ихъ предложенія, онъ долженъ понимать, какъ и я, что назначенію не бывать пока я… О безстыдные интриганы, какъ ловко подвели мину!.. Не удалось въ первый разъ, такъ теперь новое: надѣть на меня погремушки почета, чтобъ вызвать меня насильственно въ Петербургъ, а со мною ихъ, и тамъ… тамъ она склонится, думаютъ они, а меня будутъ водить все тою же перспективой портфеля, пока окажется что и безъ меня обойтись можно… можно будетъ оставить меня навѣки въ моемъ государственномъ бездѣйствіи… Ловко, удивительно ловко!..»
И князь Ларіонъ, какъ бы нежданно для себя самого, засмѣялся вдругъ короткимъ и злымъ смѣхомъ.
— Но они ея не знаютъ… И меня не знаютъ! примолвилъ онъ, вставая и принимаясь шагать по своему огромному кабинету. Волненіе его все росло, и слова гнѣвно и обрывисто вырывались уже слышно изъ его устъ. — Я скажу… мнѣнія мои могутъ быть пріятны или непріятны, но не уважать… они не могутъ меня… Я служилъ Россіи, государямъ моимъ вѣрно… и съ пользою, а имя оставилъ! Они должны знать, понимать. Пусть тогда какъ прежде… дѣло… А такъ — нѣтъ!.. Дѣло, а не… а не «болтать безъ толку», повторилъ онъ выраженіе стараго своего друга. — А ея не видать имъ тамъ… не видать! вырвалось у него съ новою силой, — я оберегу ее. до конца… До конца! повторилъ онъ съ какимъ-то вдругъ страннымъ движеніемъ губъ, и съ не менѣе страннымъ выраженіемъ глазъ направилъ ихъ и остановилъ на одномъ изъ угловъ покоя. Тамъ стоялъ старинный шкафъ изъ чернаго дерева, драгоцѣнный обращикъ итальянской работы XVII-го вѣка, украшенный превосходными изображеніями плодовъ изъ pietra dura; князь хранилъ въ немъ свои деньги, семейные документы и бумаги.
Но онъ черезъ мигъ отвелъ отъ него глаза, подошелъ къ висѣвшему у стѣны шнурку колокольчика и позвонилъ.
— Сходи къ княжнѣ, приказалъ онъ вошедшему камердинеру, — и скажи что мнѣ нужно переговорить съ нею, такъ не сойдетъ ли она сюда сейчасъ, если не занята… А затѣмъ распорядись уложить мои чемоданы, и чтобъ лошади были подъ коляску часамъ къ восьми. Я ѣду сегодня въ Петербургъ.
Лицо камердинера все заходило отъ удивленія и любопытства, но, встрѣтясь глазами со строгимъ взглядомъ князя, онъ немедленно же поникъ ими долу, и поспѣшно, вышелъ исполнить данное ему приказаніе.
Не менѣе удивлена и нѣсколько встревожена была имъ Лина (она только что вернулась къ себѣ съ прогулки), когда о немъ сообщено было ей. Она немедленно сошла къ дядѣ.
Онъ все такъ же ходилъ взадъ и впередъ мимо длиннаго ряда оконъ своего кабинета, отъ времени до времени подымая голову, какъ бы невольно заглядываясь на сіявшую сквозь эти окна горячую краску лѣтняго дня. Онъ обернулся на шумъ ея шаговъ, неторопливо пошелъ къ ней на встрѣчу, и указывая ей на кресло у стола: