— Il faudra payer ses dettes, а иначе я рискую de le perdre pour toujours! заключила она вслѣдъ за этимъ размышленіемъ, и вздохнула уже такъ что что-то опять крякнуло въ ея корсетѣ. — Только бы ужь не слишкомъ много было у него этихъ долговъ! тутъ же сказала себѣ разчетливая барыня, и съ новою озабоченностью на многодумномъ лицѣ принялась усиленно опахивать себя вѣеромъ.
А княжна Лина, простившись съ дядей (онъ уѣхалъ въ назначенный имъ часъ), и вернувшись затѣмъ въ свою комнату, долго раздумывала какимъ способомъ извѣстить скорѣе «Сашинскихъ друзей» объ этомъ обстоятельствѣ. Послать кого-либо изъ людей съ письмомъ она, послѣ того что говорилъ ей Ашанинъ по этому поводу, не рѣшалась, — а теперь менѣе чѣмъ когда-нибудь, имѣя въ виду что за отъѣздомъ князя Ларіона ничто уже не могло помѣшать ея матери принять мѣры къ недопущенію ея переписки съ Софьей Ивановной. Прибѣгать съ другой стороны къ тѣмъ «романическимъ» средствамъ сообщенія о которыхъ ей говорилъ другъ Гундурова ей очень не хотѣлось: въ этомъ, въ ея понятіяхъ, было что-то не совсѣмъ честное, «неправдивое», какъ выражалась она. Самого Ашанина она не ждала такъ скоро: онъ пріѣзжалъ уже третій разъ въ Сицкое, гдѣ княгиня принимала его все съ тою же любезностью, съ письмами изъ Сашина къ Линѣ, и былъ тутъ не далѣе какъ за два дня предъ этимъ; пройдетъ непремѣнно пять, шесть дней пока онъ пріѣдетъ опять…. А между тѣмъ ихъ надо было извѣстить какъ можно скорѣе объ отъѣздѣ князя Ларіона, чтобы Сергѣй не пріѣзжалъ понапрасну, и чтобы такой пріѣздъ его не подалъ повода ничего не знающей объ уговорѣ его съ княземъ Аглаѣ Константиновнѣ къ обвиненію его, пожалуй, въ дерзости или желаніи нанести ей непріятность… Но какъ же быть въ такомъ случаѣ?
Лина колебалась очень долго… Боязнь подвергнуть гнѣву матери, державшей домъ свой на очень строгой ногѣ, того изъ слугъ кого она послала бы съ письмомъ въ Сашино взяла верхъ наконецъ надъ другими ея соображеніями. Предъ тѣмъ какъ отойти ко сну она написала Софьѣ Ивановнѣ о случившемся, сообщивъ при этомъ изъ разговора своего съ дядей все что могло успокоить ея друзей, запечатала конвертъ, надписала адресъ, и оставила письмо на своемъ письменномъ столѣ..
— Любопытно что изъ этого выйдетъ! невольно сказала она себѣ при этомъ.
На другой день, проснувшись (она долго не смыкала глазъ въ эту ночь), первая ея мысль была объ этомъ. Еще не одѣтая, въ утреннемъ пеньюарѣ, она поспѣшила изъ спальни своей въ кабинетъ, подошла къ столу, устремила взглядъ на мѣсто на которомъ оставила наканунѣ письмо. Его тамъ уже не было.
— Что это вы изволите искать, княжна? спросила ее горничная ея Глаша идя за нею.
— Я тутъ, кажется, письмо одно оставила, отвѣтила Лина глядя ей въ глаза.
Но Глаша такъ искренно и равнодушно проговорила на это: «Не знаю съ, не видала», глядя въ свою очередь съ нѣкоторымъ изумленіемъ на вопрошавшую ее «какъ-то странно» княжну, что та тотчасъ же должна была придти къ заключенію что молодая ея прислужница никоимъ образомъ не могла состоять на должности агента въ устроенной Ашанинымъ таинственной «почтѣ» между Сицкимъ и Сашинымъ.
Въ ту же пору, черезъ сутки, княжна одѣвалась въ своей спальнѣ, когда Глаша, вышедшая за чѣмъ-то въ кабинетъ, вернулась оттуда съ запечатаннымъ конвертомъ въ рукѣ.
— Вотъ-съ вы вчера какое-то письмо искали, такъ не это ли!
— Гдѣ ты его нашла? вскрикнула Лина.
— Да на столѣ же-съ. Не запримѣтили, должно-быть, или сунули куда-нибудь предъ тѣмъ…
Княжна тревожно кинула на него глаза… Но это было не ея письмо, а уже отвѣтъ на него Софьи Ивановны Переверзиной.
— Удивительно! невольно сказала она себѣ опять улыбаясь.
Она вѣроятно удивилась бы еще болѣе еслибъ узнала что почталіономъ для этой корреспонденціи служила горничная ея матери, та самая «Lucrèce», Лукерья Ильинишна, которую Глаша называла «аспидомъ» и «ехидною», и весь домъ почиталъ «шпіонкой» княгини и клевретомъ ненавидимаго за его взыскательность «Тальянца Виторія», и которая, ревнуя пламенно о вящемъ «продолженіи знакомства» своего съ «жестокимъ» московскимъ Донъ-Жуаномъ (почитавшимъ съ своей стороны священнѣйшимъ своимъ долгомъ, каждый разъ когда бывалъ въ Сашинѣ, посвящать извѣстное время на ѣду съ нею вишенъ въ пустынномъ гротѣ надъ рѣкой), каждое утро, подымаясь съ зарей, когда Лина и сама Глаша еще спали, прокрадывалась о-босу ногу въ кабинетъ княжны «навѣдаться» и «исполнить, буде есть что»…
XXXI
Setz einen Spiegel in's Herz mir hinein
Und der Spiegel wird weisen: es ist nichts darin
Als Liebe und Treue und ehrlicher Sinn.
Въ Сашинѣ полученное отъ княжны письмо произвело въ первую минуту очень тревожное впечатлѣніе. Гундуровъ, собиравшійся къ князю именно въ тотъ день когда получена было оно, пришелъ въ совершенное отчаяніе. Свиданіе съ Линой, по которому онъ томился съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ, все болѣе отлагалось такимъ образомъ вновь на неопредѣленное время, и къ этому присоединялся еще дамокловъ мечъ возможности переселенія всей семьи Шастуновыхъ въ Петербургъ, а «тамъ она пропала для меня навсегда!» говорилъ себѣ съ болѣзненнымъ замираніемъ сердца Сергѣй… Софья Ивановна старалась утѣшить его, успокоить, ссылаясь на сообщавшійся Линою разговоръ ея съ дядей, изъ котораго было очевидно что онъ не желаетъ поступать обратно на службу, не хочетъ жить въ Петербургѣ. Но въ душѣ тетка Гундурова была сама далеко не спокойна. «Онъ былъ всегда честолюбивъ, думала она о князѣ Ларіонѣ, всегда былъ въ дѣлахъ, привыкъ ко власти; онъ растался съ нею добровольно, но не можетъ не томиться теперь своимъ бездѣйствіемъ; онъ не доволенъ въ настоящую минуту что его посадили въ Совѣтъ, а не сдѣлали министромъ, но вѣдь, быть-можетъ, и сдѣлаютъ, — ясно что о немъ вспомнили, что вернули ему милость, а самъ онъ пріѣдетъ въ Петербургъ, соблазнится, останется»… Софья Ивановна не менѣе племянника волновалась мыслью о томъ какой жестокій ударъ могъ быть нанесенъ его надеждамъ переѣздомъ Шастуновыхъ изъ Москвы. Какъ быть въ такомъ случаѣ? Ѣхать и ему въ Петербургъ, поступить на службу (какое положеніе для молодаго человѣка въ Петербургѣ внѣ службы?), пойти по извѣстной колеѣ свѣтскаго чиновничества, отъ котораго она всю жизнь свою мечтала уберечь его?… Софья Ивановна воспитана была, провела всю свою молодость на невскихъ берегахъ, ей вѣдомъ былъ тотъ «нравственный воздухъ которымъ живутъ тамъ люди», тотъ строй взглядовъ и понятій что царилъ тамъ неумолимымъ деспотомъ въ тѣ времена. Она знала что «съ московскою, да еще студентскою», какъ она выражалась, «независимостью Сергѣя» онъ такъ же мало былъ способенъ помириться съ «казенщиной» петербургской канцеляріи, какъ и съ «казенностью» петербургскаго большаго свѣта, что онъ или обратитъ тамъ «откровенностью своихъ сужденій» вниманіе на себя — вещь весьма опасная въ ту пору, — или раздражится, вовсе не станетъ ѣздить въ то общество гдѣ единственно представлялся бы ему шансъ встрѣчаться съ княжной Линой. Да и наконецъ, говорила, себѣ Софья Ивановна, еслибъ онъ и подчинился всему этому, рѣшился терпѣливо вынести все что такъ противно было тамъ и природѣ его, и воспитанію, еслибъ онъ и обратился въ приличнаго молодаго человѣка «съ хорошимъ служебнымъ будущимъ,» — насколько въ глазахъ этого свѣта прибавилось бы ему правъ отъ этого на руку одной изъ первыхъ по имени, богатству и красотѣ невѣстъ въ Россіи? Не такъ же ли все и вся завопило бы о неслыханной дерзости его «претензій» еслибы чувство его къ княжнѣ стало тамъ извѣстно?… А сама она, Елена Михайловна, не подверглась ли бы она пересудамъ и толкамъ самаго злобнаго свойства за «поощреніе этого чувства, за такой amour indigne d'elle,» какъ сказали бы эти люди? «Не измаялась ли бы она въ конецъ, сердечная, не истаяла ли бы, милая, подъ гнетомъ неустанныхъ намековъ, уколовъ, упрековъ, среди этого неумолимаго безсердечія и пустоты?…» такъ разсуждала тетка Гундурова, и въ обнимавшей ее тревогѣ мысль о племянникѣ не отдѣлялась отъ мысли о княжнѣ; она сама не могла сказать себѣ теперь, кто изъ нихъ былъ дороже, былъ ближе ея душѣ… «Какъ она будетъ въ состояніи вынести все это», озабочивало Софью Ивановну даже гораздо болѣе чѣмъ то какія послѣдствія «все это» могло имѣть на жизнь, на всю судьбу Сергѣя.