— Сто четвертая, — буркнул я.
Мне уже было понятно, к чему он ведет.
— Правильно, — одобрительно кивнул Валентин, — сто четвертая. Все эти слова адвоката будут подкрепляться пачкой справок и экспертиз, из которых судья сделает единственный разумный вывод — твой Боб в момент убийства не осознавал, что делает. Его направят на принудительное лечение в психиатрической клинике… а там ему создадут условия, как в санатории, без лекарств и процедур. Отдохнет пару лет, потом его тихо выпишут — мол, сняли склонность к пограничным состояниям, и пациент готов к возвращению в общество. Угадай, что он сделает в первую очередь, как окажется на свободе?
— Придет к нам с Аллой, — мрачно сказал я.
— Верно. Так что, ты готов передать задержанного группой старшего лейтенанта Хорошилова возможного преступника в руки милиции?
Я понимал, что Валентин прав. Понимал, что ничего адвокатской тактике противопоставить не смогу. Конечно, я буду бороться. Расскажу историю преследования Аллы, упомяну про угрозы лично мне — в надежде достучаться до разума судьи. Но это будет не неподкупный судья из кинофильмов, а обычный человек. К тому же тот ушлый адвокат вполне может перевернуть мои слова и использовать их как доказательство того, что Боб всегда любил Аллу и жить без неё не мог, а не просто был мелким трусливым засранцем, с бандой таких же мелких и трусливых подручных. Всё остальное зависит от трактовок — ну а если родители Боба, люди явно не бедные, занесут в какой-нибудь кабинет увесистую пачку сотенных купюр, исход суда окажется более чем очевидным.
Вывод из всего этого мог быть только один. Он мне не нравился, но никаких альтернатив я сразу предложить не мог.
Я отбросил окурок и очень внимательно посмотрел на Валентина.
— Что ж, давайте тогда сами. Я готов. Только я не знаю, о чем его спрашивать. Про убийство Ирки мне не очень интересно слушать… только что разве о том, чего он так к Алле прикипел? Но это всего лишь один вопрос. А потом? Разве что спросить его про его знакомого из милиции?
— Что за знакомый из милиции? — удивление Валентина вряд ли было наигранным.
— Лёха рассказал… у Боба был некий знакомый, вроде из милиции, с которым он обделывал какие-то дела. Но это предположения Лёхи, точно он не знал. Этот знакомый недавно на них выходил, натравил их на Стаса.
Валентин как-то неприятно, до хруста в суставах, сжал кулак здоровой руки.
— Есть у меня подозрение, что не из милиции этот кадр… Был у нас пару лет назад случай… как раз тоже в июле, только в восемьдесят втором.
История от Валентина была полна умолчаний, почти не содержала имен, и её было невозможно хоть как-то связать с его местом работы. Просто какой-то очень хороший человек однажды оступился — как именно, тоже осталось за кадром, — и его взяли за шкирку те, кому это положено по должности. Сильно наказывать, впрочем, было почти и не за что — по словам Валентина, максимум, что ему грозило — это заявление по собственному с последующим трудоустройством в какое-нибудь непыльное местечко с хорошим окладом. Но в какой-то момент в деле появились показания одного юноши — неожиданно для всех и для того человека особенно. Эти показания потом подтвердили в суде, и сейчас тот человек не работает за хороший оклад, а вовсе даже сидит за решеткой.
— Думаете, тем юношей был Боб? — сделал я логичный вывод из его рассказа.
— Исключать нельзя, но я просто не знаю.
— Тот человек — ваш друг? — спросил я.
Валентин кивнул.
— Да, и до сих пор остается, — сказал он. — Прикури-ка мне ещё одну сигарету?
Я хотел было пошутить про вредные привычки, но решил не портить торжественность момента. Поэтому просто выполнил его просьбу.
— Но теперь-то вы сможете как-то повлиять на то, чтобы его выпустили?
— Скорее всего… — он глубоко затянулся. — Вот только мы тогда так и не выяснили, кто против него играл. Но там не милицейские были задействованы, а кто-то из наших. Мы голову ломали, кто именно, но так и не придумали… в судебных документах никаких имен, одни псевдонимы. Так только наши действуют. И из дела нужная страница просто пропала. Казалось — ЧП, но там Щелоков ещё был, ему проблемы никогда не были нужны, он все разбирательства прекратил. А как его сняли — судья внезапно умер, но всё выглядело естественно, возраст опять же, не подкопаешься. В общем, не нашли мы ничего. Других ниточек тоже не было… Пришлось ждать. Неприятная ситуация, патовая.