Он уже начал продумывать план мести — с ночным визитом в квартиру на Новоалексеевской и прочими вещами, — когда я совершенно случайно попался ему на глаза в парке, который он выбрал для прогулок, потому что до него можно было относительно быстро добраться с «Сокола». Сидеть взаперти ему очень не нравилось. На память Боб никогда не жаловался, «хлыща» узнал сразу, но вот светиться перед свидетелями не собирался — и сбежал при первых признаках возможного разоблачения.
Ну а потом он снова начал собирать свою гвардию на дело, но промахнулся. На этот раз Михаил его просто послал, а Лёха… Лёха прибежал ко мне и сдал своего кумира с потрохами.
Меня эти откровения не слишком озаботили. Единственная польза, которую я из них смог извлечь — это тот факт, что никаким безумцем Боб не был. Это был очень хладнокровный товарищ, способный на убийство; будь он медведем из тайги, было бы понятно, как с ним поступать — таких зверей, попробовавших человеческой крови, просто убивали. На людей эти правила пока что не распространялись, и поэтому Боб лежал в сарае всё ещё живой, но с кляпом, который я вернул на место, а мы с Валентином курили на крыльце дома.
— Тот человек… вы его знаете? — осторожно спросил я.
— Да.
— И что будете делать?
Он пожал плечом.
— Сейчас с Михал Сергеичем обмозгуем, а там видно будет.
Мне уже было видно, что названное имя его очень огорчило — и не мог понять причину этого.
— Валентин, я, наверное, снова покажусь вам излишне любопытным… но — кто этот человек? То, что он из кино, ещё не делает его опасным. Может, он тоже был лишь связным у кого-то? А того кого-то вы уже… того…
Валентин слабо улыбнулся.
— Да, Егор, ты излишне любопытен. Но я отвечу: нет, этот человек не был связным, ему это не по чину. Когда-то именно он, правда, под своим настоящим именем, его фамилия была другой, принимал на службу в Министерство государственной безопасности СССР недавнего выпускника юридического факультета Московского государственного университета. Меня. Тогда он возглавлял Второе главное управление МГБ.
Понятно, контрразведка. Ушлые ребята, им палец в рот не клади… хотя — кто ещё мог на меня выйти? Наверное, стоило уже перестать задавать вопросы и идти в дом, но что-то меня дернуло:
— А что будет… с ним? — я кивнул в сторону сарая.
Валентин внимательно посмотрел на меня.
— Он пропадет.
Я ожидал чего-то подобного и не удивился, но зачем-то продолжил допрос.
— Как пропадет?
— Без вести. Как в субботу пропали сто двадцать шесть сотрудников центрального аппарата КГБ СССР.
Я понял, что заигрался. Такие сведения выдают либо тем, кто тоже должен «пропасть без вести», либо… Я вспомнил, как в самый первый день своего попаданства размышлял о таких пропавших людях — и вспомнил один из своих выводов. «Некоторых не находят никогда».
— Мне тоже… надо будет пропасть? — через силу выдавил я.
Валентин усмехнулся.
— Если начнешь работать на наших врагов… Но в таких случаях даже очень близким людям пощады не бывает. А ты парень умный, и, думаю, этого не случится. Ладно, пошли в дом, уже все прокурились.
Глава 22
Трудности переводов
Пока мы шли до гостиной — а это буквально минута чистого времени, — я успел смириться с мыслью, что больше не увижу Боба. Он не был мне ни братом, ни сватом — просто совершенно чужой человек, которому зачем-то понадобилось портить жизнь моей невесте. Ну и мне тоже, раз уж я во всё это влез.
Наверное, это было неправильно и чудовищно — и любые правозащитники будущего дружно поддержали бы эту мысль. Да я и сам, хоть и не был правозащитником и вообще относился к их деятельности с большим скепсисом, всё же склонялся к тому, чтобы отдать Боба в руки правосудия. Да, советский суд во многих местах был кривым и косым, а советская процессуальная система имела очень серьезные лакуны, которые умелые люди могли использовать в своих целях, и в целом вся эта тряхомудия часто работала лишь благодаря живительному начальственному пинку. Но альтернативой этому был тот самый беспредел, которого я всем сердцем хотел избежать. Вот только для изменения нынешней ситуации мне нужно было хорошо знать право и иметь авторитет в юридических кругах — тогда и только тогда я мог бы всего лишь предложить какие-то коррективы, причем без особой надежды на то, что они будут приняты.