Эриберто говорит, что закончил поправлять маску на сапатистском утенке. Лист бумаги в руке Эриберто стал большой черной кляксой. Эва куксится, потому что не осталось ни утенка, ни маски, ничего. Но Эриберто уже доказывает ей, что его рисунок лучше, чем рисунок Супа. «Но на нем ничего не видно», — говорит Эва. «Дело в том, что это сапатистский утенок ночью, поэтому его не видно», — говорит Эриберто и уводит Эву показывать, что его утенок может плавать в луже Агуаскальентес, в отличие от утенка Супа, который надел ему на голову железяку и поэтому наверняка тот бы бы утонул. Бедный утенок Супа. Эва уходит с Эриберто испытывать плавательные характеристики нового утенка. Я остаюсь чихать, что мне еще остается…
Ладно. Привет и пусть в вашей ночи будет все что положено.
Из гор юго-востока Мексики
Субкоманданте Маркос
P.S. Современный. До того, как я успеваю это распечатать, приходит Тачо, чтобы предложить: «Скажите этим, из Конвенции, что если они хотят, мы можем предложить им курс политической формации, то есть курс о том, как создается новая современная организация». Потом он замолкает, задумавшись, и спрашивает меня «Думаете, эти великие мыслители допустят, чтобы мы преподавали им курсы?». Я отвечаю чиханием. «Допишите все-таки в приложении, что мы приглашаем их на курс». Тачо уходит встречаться с представителем Красного Креста. Я прячусь, потому что сюда идет Эриберто, чтобы я нарисовал ему павлина в маске. Чихание выдает меня…
P.S., где извлекаются уроки из прошлых ошибок. Сапатистский павлин выходит у меня оооочень красиво. Я надеваю на него….. шлем, спасательный жилет и пару водолазных кислородных баллонов — на случай, если Эриберто найдет повод чтобы его утопить. Говорят, Агуаскальентес вновь отплывает 12, 13, 14 и 15 октября.[25] Нашей задачей является вторжение в Испанию. Проблема в том что в Эсаэно[26] продолжается борьба между различными тенденциями — одни хотят высадиться в порту Палос, а другие — на Канарах. Я говорю им, что Гаити намного ближе — и сейчас в моде «мирные» вторжения. Как бы там ни было, отплываем в назначенное время. Вы приглашены. Принесите платки, потому что… аапчхи! Спасибо (вздох).
P.S., подтверждающий поражение. Эриберто смотрит на павлина, которого я ему нарисовал и говорит: «Разве этот павлин на что-то годится? Разве вы не видите, что воды осталось мало. Из-за всех этих штук, которые вы повесили на бедного павлина, он увязнет в грязи, и умрет, потому что не сможет есть, и Эва начнет плакать, и тогда…». Потом Эриберто шепчет мне на ухо, чтобы я не беспокоился, что Эвы сейчас здесь нет и он, Эриберто, исправит моего павлина, чтобы Эва не хныкала. Я чихаю. Эриберто удовлетворен моим ответом и уходит исправлять павлина. Появляется Тачо и сообщает, что госпиталь солидарности будет называться «Крестьянский Госпиталь имени генерала Эмилиано Сапаты — Че Гевары». Такое большое имя, как тяжесть которую носим за спиной…
Письмо тем, чьи послания остались без ответа
Соответствующим адресатам:
С тех пор как я родился
Всего я избегаю.
Меня во мне закрыли
Но я бежал оттуда.
По горам и по долинам
Душа моя меня ищет.
И дай ей бог, чтобы больше
Она меня не нашла.
декабрь 1994 г.
В то время, как я это пишу, с одной стороны товарищи докладывают о подготовке наступления наших подразделений, а с другой — догорает последняя стопка писем, оставшихся без ответа. Поэтому я пишу вам. Я всегда ставил перед собой задачу ответить на все и каждое из пришедших нам писем. Я считал и продолжаю считать, что наименьшее из того, что мы можем сделать, это ответить взаимностью стольким людям, побеспокоившимся написать нам пару строк и рискнувшим поставить свое имя и адрес в ожидании ответа. Возобновление войны неизбежно. Я должен окончательно отказаться от мысли хранить эти письма, я должен их уничтожить, потому что если они попадут в руки правительству, они могут создать проблемы многим хорошим людям и очень немногим плохим. И вот уже языки пламени набрали высоту и переливаются, иногда вспыхивая синим цветом, который не перестает удивлять в эту ночь сверчков и далеких молний, что приближаются к холодному декабрю предсказаний и неоплаченных счетов. Да, писем было много. Я успел ответить на некоторые, но едва уменьшалась одна стопка, немедленно приходила следующая пачка. «Сизиф» — сказал я себе. «Или орел, пожирающий внутренности Прометея», — добавляет мое второе «я», всегда такое своевременно встревающее со своим ядовитым скептицизмом. Хочу быть честным с вами и признаться, что в последнее время пачка приходящих писем становится все тоньше и тоньше. Сначала я подумал, что это результат происков правительства, но постепенно мне стало ясно, что люди, пусь даже хорошие, устают… и перестают писать… и иногда перестают бороться…
25
имеется в виду очередная сессия НДК, в Агуаскальентес, деревне, построенной сапатистами для приема гостей, и сравниваемой Маркосом с пиратским кораблем.