— Передай, что я за рулем. Разговаривать по телефону во время езды небезопасно. — Портер резко выкрутил руль влево, объезжая минивэн, который еле полз по сравнению с их ста сорока километрами в час.
— Да, капитан, — сказал Нэш. — Включаю громкую связь. Погодите…
После того как Нэш подключил айфон к аудиосистеме машины, голос капитана из металлического и еле слышного стал громким и звучным:
— …в управление через десять минут, чтобы мы собрали опергруппу и были на шаг впереди. Репортеры буквально раздирают меня на части!
— Капитан, говорит Портер. Вы знаете, как все было, с точностью до минуты — как и я. Утром он собирался послать ухо по почте. Значит, он похитил очередную жертву день или два назад. Хорошо то, что он никогда не убивает их сразу, так что она, скорее всего, еще жива… и он ее где-то прячет.
Мы не знаем, сколько времени у нее осталось. Если он вышел ненадолго, только для того, чтобы отправить посылку, скорее всего, он не оставил ей ни еды, ни воды; он ведь рассчитывал быстро вернуться. Средний человек может продержаться без воды три дня, а без еды — три недели. Капитан, времени у нее мало. В лучшем случае у нас три дня на то, чтобы найти ее, а может, и меньше.
— Поэтому я и приказываю вам приехать, — отрезал капитан.
— Сначала нам нужно проверить свои предположения. Пока не выясним, кого он похитил, мы работаем вхолостую. Если вам что-то понадобится… дайте мне час, и, может быть, я назову журналистам имя. Вы покажете им фото пропавшей девушки, и они успокоятся, — сказал Портер.
Капитан ненадолго замолчал, а потом вздохнул:
— Час. Не больше!
— Больше нам и не нужно.
— Обращайтесь с Толботом осторожно; он близкий приятель мэра, — предупредил капитан.
— Понял вас, будем очень осторожны.
— И перезвоните после того, как поговорите с ним. — Капитан нажал отбой.
Они въехали на автомагистраль. Нэш набрал на навигаторе Уитон.
— Еще сорок пять километров.
Портер вдавил педаль газа в пол; они понеслись еще быстрее.
Нэш включил радио.
— «…хотя Чикагское полицейское управление еще не объявило ни о чем официально, ходят слухи, что пешеход, сбитый сегодня рано утром городским автобусом в районе Гайд-парка, не кто иной, как Обезьяний убийца, или Убийца четырех обезьян. Коробка, сфотографированная на месте происшествия, идентична тем, которые убийца рассылал в прошлом. „Обезьяньим“ убийцу прозвал Сэмьюел Портер, детектив Чикагского полицейского управления, один из первых, кто заметил в его действиях шаблон, кто, так сказать, разобрал почерк убийцы…»
— Это неправда; такое прозвище придумал не я.
— Ш-ш-ш! — зашипел Нэш.
— «Прозвище обязано своим происхождением резному панно над дверьми знаменитого синтоистского святилища Тосёгу в японском городе Никко. На панно изображены три мудрые обезьяны. Первая закрывает уши, вторая — глаза, третья — рот. Они олицетворяют принципы „не видеть зла, не слушать зла, не говорить зла“. Иногда в композицию добавляется четвертая обезьяна, которая олицетворяет принцип „не совершать дурного“. Шаблон убийцы остается неизменным с самого начала. Первая жертва, Калли Тремел, была похищена почти пять лет назад. Через два дня после похищения он переслал по почте ее родственникам ухо. Через два дня после уха они получили глаза. Еще через два дня — язык. Ее труп нашли в Бедфорд-парке еще через два дня после даты на почтовом штемпеле последней посылки; в ее руке была зажата записка со словами: „Не совершать зла“. Позже обнаружилось, что Майкл Тремел, отец жертвы, занимался подпольным игорным бизнесом и переводил миллионы долларов на офшорные счета…»
Нэш выключил радио.
— Он всегда похищает дочерей, чтобы наказать отцов за какое-то преступление. Что изменилось сейчас? Почему он не тронул Карнеги?
— Не знаю.
— Надо будет поручить кому-нибудь заняться финансами Толбота, — предложил Нэш.
— Неплохая мысль. Кто у нас есть?
— Может, позвать Мэтта Хозмана из отдела особо тяжких преступлений?
Портер кивнул.
— Звони! — Он достал из нагрудного кармана дневник, бросил его на колени Нэша. — А потом читай вслух.
8
Дневник
Мама и отец подружились с нашими соседями, Саймоном и Лайзой Картер. Мне было всего одиннадцать, когда они поселились в нашем чудесном квартале, поэтому, на основании своего ограниченного опыта, я считал их всех старыми. Хотя сейчас, с высоты своего положения, я понимаю, что маме и отцу было тогда лет тридцать пять — тридцать семь, а Картеры были немного моложе, на год или два… в крайнем случае на три или даже на четыре, но вряд ли больше чем на пять лет. Они поселились по соседству; в конце переулка, где мы жили, было всего два дома.