Катя: Это он врет. Он сказал, что я похожа на Анну Каренину и что он влюбился в меня. А пью я потому, что нравится.
Вера (саркастически): Уже сказал? В метро?
Катя: Нет, в гостинице.
Таня: В какой? В «России»?
Катя: Нет. «Балчуг-Кемпински». Только почему он сказал, что любит меня? Почему, девочки? А?
Вера: Потому что хотел затащить тебя в постель. Все они так говорят.
Катя: Да я еще до того легла с ним в постель, едва мы впервые встретились…
Вера: Ты в первый же день легла с ним?
Катя: Я боялась, он передумает. Но тогда он ничего не говорил о любви. И о солнечном лучике. Потому что он сказал, что когда увидел меня, я показалась ему…
Вера (перебивая ее): Это мы уже слышали. Что он еще тебе наговорил.
Катя: Что прочел всего Булгакова. Но он врет.
Вера: Так он не читал Булгакова?
Катя: При чем тут — читал, не читал? Ничего я вам не скажу, потому что вы обе относитесь ко мне ядовито, недоверчиво, скептически и пессимистически. Вы убеждены, что со мной ни хрена хорошего случиться не может. А теперь что скажете? Да вы просто не поверите мне.
Вера: В первый же день легла в постель к иностранцу! А мы еще удивляемся, что во всем мире русских девушек считают блядями.
Таня: Мамой клянись!
Катя: Клянусь памятью покойной мамы.
Таня: Кажется, не врет. (К Вере.) Похоже на правду. Он хоть смотрится мужиком? Какой он: молодой, старый, дряхлый? Американец. Из Бруклина? Ты его любишь? А я сегодня дошла до домашней фазы. Господи Боже мой, режиссер! Кинодокументалист. Ни хрена себе прикольчик! А дальше что?
Катя: Ничего. Он сказал, что любит меня. Что я для него — солнечный лучик.
Таня (вмешиваясь): Не бери в голову. Он не обязан быть высоким. Они не пьют, они храпят.
Катя: Вы не знаете, что такое любовь. Я знаю. Извини, Верочка, я, конечно, извиняюсь, но я солнечный лучик.
Таня: Это я не знаю, что такое любовь? Жаль что вы не видели меня с Костей. Такой, знаете, бандит с верхнего этажа. А Вера рожать собирается.
Катя: Да ну?
Вера кивает. Сестры обнимаются.
Катя: Помогите мне, сестрички! Что мне делать? Бросить его?
Таня: Еще чего! Если ты не врешь, он, может, тоже не врет. Я бы поверила в этот сраный солнечный лучик.
Катя: Почему?
Таня: Потому что он американец. Американцы не лгут.
Катя: Да ну?
Таня: Стопудово!
Катя: Почему?
Таня: Не знаю.
Вера: Чушь собачья!
Таня: Он платит шесть сотен? За съемочный день?
Катя: Да. Это моя зарплата в цирке за три месяца. Как ты думаешь, он это серьезно?
Таня: Угу.
Катя: Боже мой!
Вера: А я хочу, чтобы мой ребенок много читал. И он будет много читать.
Таня: А какие проблемы у московских проституток?
Катя: Никаких проблем. Но эти шлюхи деньги берут, а рассказывать о себе перед камерой стесняются. А ему нужна такая, которая за 600 долларов в день согласится рассказать о себе. Да еще так жалостливо, что публика в Нью-Йорке кипятком писать будет.
Таня (в глубоком раздумье): Шестьсот долларов…
Катя: Угу. Я не хочу думать об этом, но он говорит, что у него в Америке дом с бассейном… А съемки он ведет по ночам. Начиная с полуночи. А дом у него в Санта-Монике Ах нет, нет, нет. Я не хочу подлизываться к нему. Но пальмы, океан, рыбы, черепахи…
Таня: Змеи… Я слышала, что в Америке каждый, кому хочется солгать, боится сделать это. Там все под колпаком. Всюду диктофоны — под одеждой и вообще, и каждое твое слово записывается. Вот это и предохраняет их от лжи.
Вера (в отчаянии): Господи. Да я все отдала бы за то, чтобы еще хоть разочек влюбиться. Хоть раз! (К Кате, сердито) Тебе хорошо. Ты постоянно влюблена. Несчастливо, правда, но постоянно, ты купаешься в любви. А я… разок позволила себе влюбиться — и вот подарочек! (Показывает на свой живот.)
Коля, который все это время хлопотал по хозяйству, на цыпочках подходит к шкафу, достает женские туфли на каблуках. Надев их, делает несколько шажков и счастливо смеется.
Вера опять поглаживает себя по животу. Затем начинает говорить с ним, успокаивая сидящего в ее утробе младенца.