Итак, 5 сентября я перенес операцию, потом вернулся домой и 22 октября вышел на первую тренировку. Такую торопливость можно понять: я хотел убедиться в том, что медицинское вмешательство помогло и я снова смогу принадлежать любимому делу.
Первые впечатления обнадеживали: не чувствовалось «явной» боли, хотя неприятные ощущения еще давали о себе знать, а главное, я понял, что хирургический нож не разладил тонких нервно-мышечных механизмов, которые и создают движение.
На этот раз мне не пришлось играть в привычную игру «от первого разряда к мастеру спорта международного класса». Я, по сути дела, и был в этот момент перворазрядник по тем результатам в различных контрольных упражнениях, которые я смог показать в начале спортивного сезона 1978 года. Нужно было начинать «пахать» сначала.
Памятуя, что мне уже не 20 лет, а 32 года, я решил отказаться от выступлений в зимних стартах и сосредоточить все силы и внимание на развитии физических качеств в восстановлении технического рисунка прыжка. Принимал восстановительные процедуры — ванны, массаж, физиотерапию.
Для того чтобы вновь не травмировать ногу, после большой и жесткой тренировочной работы устраивал себе разгрузочные «окна». Всю так называемую общую работу выполнял вне стадиона и манежа — на природе, на естественных покрытиях, аллеях парков и травяных газонах. В моем арсенале были особые «фирменные» упражнения, которых я, будучи на сборах не показывал никому. Это — острые средства, но теперь я все чаще и чаще применял их в своей подготовке, стремясь быстрее войти в строй. В своей основе это были упражнения с тяжелой штангой, где я чередовал глубокие приседания с большим весом с резкими выпрыгиваниями вверх. Такие тренировки сейчас называются стрессовыми. И в каждом упражнении я готовил себя к тому, что, возможно, мне придется решать судьбу состязаний в последней попытке. Поэтому последний подход в любом упражнении, последнюю пробежку на любом отрезке и последнюю попытку в прыжках я выполнял с предельным усилием, даже с риском получить травму. Не это ли помогло мне показать свой лучший результат на Московской олимпиаде именно в последнем прыжке?
С возрастом спортсмены постепенно теряют скоростные качества, поэтому тренировкам в спринтерском беге я уделял самое пристальное внимание. Очень помогло общение с Валерием Борзовым, который показал мне несколько очень полезных упражнений. В основном это были бег в гору и под уклон, пробежки с разными усилиями и, главное, с разными интервалами отдыха между ними. Благодаря этим упражнениям, я снова смог пробегать 100 м с низкого старта за 10,6-10,5, то есть вернул свой скоростной потенциал.
Ну а в прыжковых упражнениях я, как всегда, черпал свою прыжковую силу, и для меня было привычным пропрыгать на тренировке около 2 км. Словом, к лету 1978 года я, как и в далеком уже 1967 году, мог считать себя вернувшимся в прыжковый сектор. И так же как тогда, я начал спортивный сезон выступлением на матче Закавказских республик. Снова прыгал очень осторожно, любопытно, что и результат показал почти такой же, как 11 лет назад, — 16,34. А летом, выступая на Мемориале братьев Знаменских, уже подобрался к 17-метровому рубежу.
При подготовке к чемпионату Европы в Праге я впервые за многие годы столкнулся с проблемой, от которой, говоря по правде, отвык за время своего лидерства. На этот раз мне пришлось вести ожесточенную борьбу за место в сборной команде СССР, борьбу с молодыми прыгунами, уже хорошо зарекомендовавшими себя во всесоюзных и международных стартах. Кроме Анатолия Пискулина, почувствовавшего вкус лидерства и вовсе не желавшего добровольно уступать его вернувшемуся в сектор ветерану, в двери сборной настойчиво стучались вчерашний юниор чемпион Европы в этой возрастной категории минчанин Геннадий Валюкевич, украинцы Александр Лисиченок, Александр Яковлев и Геннадий Ковтунов и эстонский прыгун Яак Уудмяэ.
Окончательный отбор проводился в Кишиневе на состязаниях под названием «День прыгуна», хотя в том году его было бы правильнее назвать «День прыгуньи». Именно тогда нам посчастливилось стать свидетелями знаменательного в истории легкой атлетики события — первого прыжка за 7 м, который совершила женщина. Литовская спортсменка Вильгельмина Бардаускене (в юности она носила не менее трудную фамилию — Аугустинавичуте) трижды сумела прыгнуть за заветный рубеж и установила новый мировой рекорд — 7,07.
Принцип отбора в команду был сугубо спортивный. И Креер накануне предупредил меня: в тройку не попадешь — в Прагу не поедешь. Хочу еще раз подчеркнуть, что меня это ни в коей мере не обижало, а просто было непривычным. Ведь за многие годы я привык, что место в сборной мне было гарантировано. Но, видно, в жизни каждого спортсмена наступает время, когда его начинают теснить молодые атлеты. И ничего обидного в этом нет. Таков закон спорта. В итоге я занял второе место в состязаниях и завоевал право на поездку на чемпионат Европы.
Чемпионат Европы в Праге был для меня не просто очередным первенством континента, важным и престижным состязанием. Он был ключевым состязанием межолимпийского цикла. Для себя я решил: если в Праге выступлю успешно, значит, игра стоит свеч и с полным правом можно рассчитывать на успешную подготовку к Олимпийским играм. Правда, победить мне не удалось. В финальных соревнованиях подвела досадная неточность в разбеге, которая была следствием того, что число прыжков с полного разбега после операции было еще недостаточным. Дело в том, что в отличие от представителей других видов легкой атлетики мы, прыгуны тройным, лишены возможности на тренировках выполнять все прыжки с полного разбега. Этот вид предъявляет очень жесткие требования к опорно-двигательному аппарату спортсмена и стоит больших стрессовых усилий. А соревнований в сезоне у меня было мало. Это и подвело меня в Праге. Я плохо контролировал последнюю, самую важную, часть разбега. Мы, правда, договорились с Толей Пискулиным, что будем подсказывать друг другу в секторе, но из этого ничего не получалось. Я был лидером с результатом 16,93 и, естественно, прицелом для всех остальных. Я вовсе не хочу сказать, что ребята умышленно не подсказали мне, как исправить ошибку в разбеге. Их можно понять: для Валюкевича это первое состязание такого высокого ранга, а Пискулин — лидер 1977 года — был полностью сосредоточен на борьбе. Он очень хотел победить и стать заслуженным мастером спорта. Я видел, как горячо принимали к сердцу эти ребята ежедневные ритуалы награждения почетными званиями (всем чемпионам Европы присваивали это высокое звание). И все-таки, видимо, это напряжение оказалось им не по плечу. Прыгали Анатолий и Геннадий трудно, не показали своих лучших результатов, и в итоге Пискулин стал бронзовым призером, а Геннадий занял пятое место.
Мог ли я выступить лучше? Наверное, да. В последней попытке попытался нагнать и обойти югослава Среевича, который обошел меня всего на 1 см, но я попал на встречный ветер. Прыгнул только на 16,89. Но, в общем, результатом я был доволен, хотя, конечно, очень хотел стать трехкратным чемпионом Европы.
Пискулин и Валюкевич жаждали реванша в Тбилиси на чемпионате СССР. Но уж тут я уступать не хотел. Я впервые участвовал в чемпионате, который проводился в моем городе. Земляки меня очень поддержали, и выступал я с подъемом, стремясь ответить на такое теплое отношение хорошим результатом.
Хотя до первенства СССР оставалось всего 12 дней, я успел внести коррективы в разбег и рассчитывал как минимум на 17-метровые прыжки. Но, хотя я стал чемпионом, мой результат был 17,03. Подвело меня одно обстоятельство, на которое я не обратил внимания. Дело в том, что я часто тренировался на стадионе «Динамо» в основном днем, при солнечном свете, и совершенно не представлял себе, как освещены секторы в вечернее время, когда по программе должны были проводиться состязания в тройном прыжке. Оказалось что электрические лампы на стадионе расположены так, что полная видимость есть только на футбольном поле, а в секторах — темновато.