— Ты знаешь, а у нас скоро в школе будет торжественный вечер, — сказала Оксана.
— Вечер…
— Ну да. Мы с девчонками поставим спектакль. Представляешь, у меня главная роль. Я уже целую неделю слова разучиваю. Нас даже из других школ смотреть приедут! Правда, здорово?
— Правда…
— И я бы хотела, чтобы ты пошел туда вместе со мной.
— Я?
— Ну чего ты за мной повторяешь, Сашка, — засмеялась она и ласково щелкнула его по носу. — Да, ты. Я хочу, чтоб мы все время были вместе.
Нет, он не имеет право чернить ее детские иллюзии. Может быть, со временем их очернит жизнь или какой–нибудь молокосос с повадками Дон Жуана, но только не он. Это было выше его сил и означало взять на себя слишком большую ответственность, к которой Соловьев был совершенно не готов. Минуты и даже часы удовольствия не стоят месяцев душевных терзаний. Пусть это сделает кто–нибудь другой. А он предпочтет этому мнимому раю одиночество, но зато останется чист перед собой, да и перед Оксаной тоже.
— Малыш…
— Что, Сашенька…
— Я долго думал. В общем…это наша последняя встреча.
— Но почему? — в отчаянии произнесла девушка, вскакивая со скамейки. — Что за глупости ты говоришь!
— Это не глупости, Оксана. Я не хочу портить никому жизнь. Я намного старше тебя, и у нас все равно ничего не получится. Прости. Так будет лучше.
— Кому? — спросила она, смахивая слезы. — Кому лучше? Почему ты решаешь все за меня?
— Потому что я знаю жизнь, а ты нет. Я не принц на белом коне. Не ангел. Я слишком грязен внутри. Я боюсь вывалять тебя в этой грязи. Ты достойна большего.
— Ты нравишься мне, Саша. А иногда я думаю, что даже люблю тебя. Зачем ты все портишь?
— Я как раз и не хочу ничего портить. Давай останемся друзьями, ну я не знаю, будем как–то общаться. Но только не так, как сейчас, девочка моя. Я наверняка гожусь в ровесники твоему отцу. Это ужасно. Я просто не могу так больше…
— Но ведь есть пары, у которых разница в возрасте даже больше, чем у нас. Я не понимаю. Я не нравлюсь тебе или надоела? Может, я что–то не так делаю?
Лицо Оксаны в этот момент стало вдруг таким грустным и печальным… С ее глаз стекали слезы, но она больше не смахивала их рукой. Она просто стояла и смотрела на Александра, ожидая от него каких–то слов или действий. Она была неотразима, ее не могло испортить даже отчаяние… Этот непорочный ангел глядел с такой мольбой, что хотелось выть. Казалось, скажи Соловьев хоть слово, и она в тот же миг отправится за ним на край света. И черт возьми, он хотел сбежать вместе с ней подальше отсюда. В глухую тайгу, где нет ни людей, ни домов, ни телевидения, а лишь лес вокруг, да голубое озерцо. Но Александр знал, что не сбежит… И от этой мысли ему становилось особенно больно. И он тоже не смог сдержать слез и тоже заплакал, закрывая лицо руками и тяжело выдыхая воздух.
А Оксана, этот лучик света, обняла Александра и стала гладить по волосам. Теперь они плакали оба, и в их слезах отражалась такая сильная боль, что даже птицы вокруг замолчали, а трава перестала колыхаться под порывами ветра. Это был плач прощания. Они знали, что возможно никогда больше не увидятся. Они знали, что сегодняшний день может стать последним в их недолгом счастье…
Александр представил, как Оксана придет домой, сделает уроки и ляжет спать, а с утра пойдет в школу. Потом познакомится с каким–нибудь мальчиком. Сначала они просто станут держаться за руки, потом он предложит проводить ее до дома и решится поцеловать в щечку. Через пару недель он осмелеет и прикоснется к губам. А затем… А затем она забудет его, Соловьева. Забудет, как пришла к нему на встречу в пластмассовых бусиках и самодельных фенечках. Забудет, как украла у мамы чулки, чтобы ему понравиться, забудет про сегодняшний день и горькие слезы расставания… А забудет ли он, Соловьев? Или будет помнить всегда, как самый яркий момент своего никчемного существования в золотой клетке…
— Прости меня, малыш, за эти слезы, — сказал Александр. — Не знаю, что на меня нашло. Прости, девочка моя.