Гуля смотрела на всех молча, исподлобья. Но вот она решилась что-то спросить.
— Адам, — сказала она наконец, — почему…
— Что ты сказала? Повтори, — удивилась француженка.
— Адам, — повторила Гуля.
— Не «адам», а «мадам» нужно сказать.
— Мадам, — снова начала Гуля, — разве русский язык такой плохой, что нужно учить ещё французский?
Ей это казалось удивительным. Зачем петь песенки на непонятном языке, когда есть на свете такой хороший, такой понятный русский язык? И к тому же, зачем нужно заставлять плясать этого зелёного зайца? Дома у Гули тоже был заяц, только не зелёный, а голубой, но он уже года три как лежал в ящике с другими старыми игрушками. Гуле скоро нужно было поступать в школу, а её забавляли, как маленькую!
Старушка не знала, что ответить Гуле. Она подумала немножко и велела детям устроить хоровод. Мадам взяла за руки Лёлика и Шуру, а Шура протянула руку Гуле. Но Гуля вырвалась и села на стул.
— Я не люблю танцевать утром, — сказала она. — Я люблю утром читать.
Француженка недовольно покачала головой:
— Ты непослушная девочка. Ну хорошо, мы будем читать.
Но оказалось, что в этой группе читают тоже не по-русски, а по-французски. И не сказки читают, а только азбуку.
Мадам раздала детям картинки с нарисованными на них буквами: а, бе, се, де…
Дело было нехитрое. Гуля быстро запомнила все буквы. Не прошло и месяца, как она уже умела довольно бегло читать по-французски.
На прогулках в саду она торопила свою «адам» домой:
— Пойдём почитаем ещё немножко вашу французскую книжку.
А к концу зимы она научилась не только читать, но и писать. Когда она на уроках очень уж расходилась и шалила, мадам надевала пенсне и говорила:
— Спокойно! Сейчас мы будем писать диктант.
Но Гуля и этот урок превращала в весёлую игру.
— «Дитя лежит в колыбели, — мерным голосом диктовала мадам французские фразы. — Птичка сидит на дереве. Бабушка вяжет чулок. Дедушка курит трубку».
А Гуля выводила в тетрадке:
«Бабушка лежит в колыбели. Дитя курит трубку. Птичка вяжет чулок. Дедушка сидит на дереве».
И, стараясь не смеяться, с самым серьёзным видом протягивала тетрадку своей «адам».
Француженка поправляла пенсне и принималась вслух читать Гулины каракули.
— Что такое? — говорила она, хмуря брови. — «Птичка вяжет чулок? Дитя курит трубку?» Ничего не понимаю!
Гуля покатывалась со смеху, а вместе с ней — Лёлик и Шура.
Добрая старушка прощала Гуле эти проказы. Она считала, что, играя, переставляя по-своему французские слова, Гуля скорее их запомнит. Она только следила за тем, чтобы каждое слово было написано правильно, без ошибок.
Так весело и мирно шли эти занятия. И никто в группе не подозревал, какую новую проделку задумала Гуля.
Однажды, когда в тёплый весенний день вся группа в полном сборе гуляла по улице, Гуля неожиданно остановилась у подъезда трёхэтажного каменного дома.
— Мадам, — сказала она, — пожалуйста, подождите меня здесь, я сейчас вернусь.
И, приоткрыв тяжёлую дверь, она исчезла.
— Мадам, а ведь это школа! — сказала Шура. — Видите — написано?
И девочка показала на прибитую к двери вывеску.
— Стойте оба здесь, — ответила француженка. — Я сейчас буду посмотреть.
Лёлик и Шура остались одни. Они взялись за руки и прижались к стене дома, чтобы их не переехала машина.
Гуля вернулась первая.
— А где адам? — спросила она. — То есть мадам?
— Пошла тебя искать, — ответили Лёлик и Шура вместе. — А ты где была?
— После расскажу!
В это время из дверей школы выбежала взволнованная мадам.
— Скверный девочка! — набросилась она на Гулю. — Где ты ходил?
Когда она волновалась, она говорила по-русски ещё хуже, чем обычно.
Гуля помолчала немного, а потом сказала серьёзно, как большая:
— Простите, мадам. Я в школу поступила. В первый класс. Завтра нужно будет отнести метрику.
Мадам только всплеснула руками. На другой день Гулина мама отнесла в школу документы.
Так Гуля сама отдала себя в школу.
ПЕРВОКЛАССНИЦА
В первом классе Гуля оказалась выше всех ростом, хоть и моложе всех по возрасту.
На первых порах ей пришлось нелегко.
Какому-то озорному мальчишке приглянулись её кудрявые волосы. Он незаметно подкрадывался к ней сзади, всовывал палец в локон и дёргал. Это было больно и обидно. Гуля рассказала об этом дома, но мать спокойно отнеслась к её жалобам.
— Договаривайся с ними сама. Не можешь договориться, дай сдачи. А учительнице не жалуйся.
И Гуля не стала давать себя в обиду.
Ей очень нравилось в школе. В парте у неё было целое хозяйство. В одном углу лежали новенькие книжки и тетрадки, в другом стоял лакированный пенал, а в пенале чего-чего только не было! И карандаши, и блестящие пёрышки, и резинки.
Однажды Гуля принесла с собой в класс маленькую шерстяную обезьянку и стала устраивать ей из книжек и пенала уютный домик. Она не заметила, как вошла в класс учительница. Начался урок.
Учительница что-то долго читала вслух, но Гуля ничего не слышала.
— А теперь Гуля Королёва прочтёт нам этот рассказ, — вдруг сказала учительница.
— Какой рассказ? — спросила Гуля, вставая с места.
— Тот, который я только что вам прочла.
— Я ничего не слыхала, — проговорила Гуля и опустила голову.
— Стыдно, Королёва, — сказала учительница. — Ты невнимательна, и я ставлю тебе «плохо».
Вскоре в одной из комнат кинофабрики, где работала мать Гули, раздался телефонный звонок.
— Позовите мою маму! Товарища Королёву! — послышался в трубке взволнованный голос. — Мама, это ты? Мама, мне плохо!
Мать чуть не выронила из рук телефонную трубку.
— Гуленька, что с тобой? Сейчас же иди к школьному врачу! Я скоро приеду за тобой в школу.
— Я не в школе, — послышалось в ответ. — Я уже дома.
— Ну и хорошо, что дома. Скорей ложись в постель. Что у тебя болит?
— Мама, ты не понимаешь! — сказала Гуля. — Не мне плохо, а у меня «плохо»!
— Как плохо? Говори толком. Что у тебя болит? Голова? Горло?
— Да что ты, мама! Я же говорю, мне не вообще плохо. Мне по русскому устному «плохо»!
Мать вздохнула с облегчением.
— Так бы и сказала. Это ещё ничего, если только по русскому устному.
— Да, ничего! Тебе всё ничего, — обиделась Гуля. — А мне от этого «плохо» очень плохо!
В другой раз, когда Гуля и в самом деле заболела, мать ей не поверила.
— По какому предмету «плохо», — спросила она, — по устному или по письменному?
— Горло болит! — еле выговорила Гуля. — И тошнит что-то…
Когда мать приехала домой, Гуля уже лежала на кровати вся красная от жара. Приехавший доктор осмотрел её и произнёс одно из тех слов, которых так боятся все матери:
— Скарлатина.
В БОЛЬНИЦЕ
В большом саду перед окном нижнего этажа стояла мать Гули. С грустью смотрела она на худенькую стриженую девочку в длинной рубашке и в халатике, которая теперь, после болезни, совсем не похожа была на прежнюю весёлую Гулю.
Из-за плотно закрытого окна не слышно было Гулиного голоса. Но лицо Гули выражало полное отчаяние. Она что-то быстро писала на большом листе бумаги, приложив его к подоконнику, и потом показывала свои каракули маме в окно. Вкривь и вкось было написано:
«Мама, возьми меня отсюда! С меня вся кожа слезла. Я больше не могу тут жить!»
В ответ мать Гули писала ей на листках из блокнота:
«Гуленька, потерпи ещё совсем немножко. Скоро я возьму тебя домой. Дома тебя ждут замечательные подарки».
У Гули дрожали губы и подбородок, но она крепилась и не плакала, хотя ей было всего только восемь лет.
Когда мать ушла, Гуля отправилась с горя на кухню, чтобы узнать меню сегодняшнего ужина. Это было очень интересно — три раза в день бегать на кухню, а потом обходить все палаты своего отделения и говорить ребятам, лежащим в постели, что будет к завтраку, к обеду или к ужину.