Так как никаких личных средств у него не было, то он прежде поступления на службу решил добывать их иным путем — журнальною работой. Он решил написать небольшую статью, отправить ее в один из столичных журналов и, получив гонорар, ехать в Москву.
Как желалось Базанову, так и вышло. Статья была принята в редакции журнала, а затем он получил гонорар и очень любезное приглашение — продолжать сотрудничать. День получения денежного пакета с почты стал памятным днем в его жизни.
«Почем знать, думалось ему, может-быть, это — первый шаг на поприще, которое, конечно, не имеет ничего общего с губернаторскою канцелярией, опечалит сначала мать, но затем, быть-может, сделает ее счастливою.»
Новый приятель молодого человека, Стурин, тоже узнал о намерении Базанова — съездить в Москву, находил это совершенно естественным, но однако относился скептически к результатам поездки.
— Книгу я читал, говорил он Базанову. — Умно написана! Я не философ, я профан, наукой философию не считаю… По моему, это — толчение воды, с тою разницей, что какой-нибудь ваш Гегель толчет воду левою рукой, а Шопенгауэр — правою, а третий какой-нибудь там… Кант, что ли, держал пест зубами, что ли. Но толчение годы все одно и то же.
На подобные речи Базанов только усмехался и отвечал иногда шутками.
— Во всяком случае, — говорил он, — философия — старшая сестра всех наук.
— По своему значению или по рождению на свет?
— Платон и Аристотель существовали, когда почти не было юриспруденции, географии, математики…
— Стойте, не клевещите, восклицал Стурин, — за 400 лет до Платона существовал уже Ликург, а главное — был уже Пифагор.
— Ликург, тоже что и Гомер — не индивидуум! А Пифагор более философ, чем математик, — спорил Базанов.
Когда молодой человек собрался ехать в Москву, он несколько изменился: стал веселее и казался совершенно счастливым. Со стороны можно было подумать совершенно иное, и Стурин пошутил очень верно.
— Знаете ли что, милый мой Константин Алексеевич, поглядеть на вас, точно будто вы едете к возлюбленной. Сделали вы предложение тому назад несколько месяцев, ожидали разных обстоятельств, а теперь едете венчаться.
Действительно, Базанов был похож на жениха, ожидающего своей свадьбы.
— Для меня Заквашин интереснее всякой красавицы, — отвечал он.
Чем ближе приближался назначенный день отъезда, тем более Базанов был в нервно веселом настроении духа. Его обыкновенное спокойствие и ровность исчезли. Первый раз в жизни он двигался и говорил быстрее и наконец удивил мать полным согласием взять кое-что съестное на дорогу.
Пелагея Степановна, явившись предложить взять с собой жареного цыпленка и пирог с капустой, была убеждена, что сын отнесется к этому безучастно. К её удивлению Константин весело поблагодарил ее и прибавил:
— Пожалуйста… Это отлично! И экономнее, и вкуснее. А в пирог прибавьте тоже и яиц, как вы всегда это делаете, оно очень вкусно.
В Базанове подобного рода речи имели огромное значение. С тех пор, что он был на свете, Пелагея Степановна ничего подобного от него не слыхала. Еще юношей относился он совершенно равнодушно ко всему, что дадут ему поесть. А тут вдруг он поблагодарил, да еще попросил прибавить в капусту яиц.
«Удивительно! — думала Пелагея Степановна. — Стало-быть сыночек находится в особом душевном состоянии. Хорошо кабы он вернулся от этого сочинителя совершенно изменившись. Почему знать, может-быть, этот философ его — человек разсудительный».
Наконец, наступил день отъезда. Константин весело простился с матерью, снова обещал не задержаться в Москве и быть домой не позже, как через две недели.
IV
В ясный августовский день Базанов очутился среди Москвы. Найти по адресу Заквашина было немудрено. Молодой человек зашел в один из главных книжных магазинов и тотчас же знал, куда отправляться. Он почему-то ожидал, что ему назовут одну из больших, московских улиц, а ему дали оригинальный адрес. На первый раз для непривычного уха странным показались, название: Сивцев Вражек и Криво-Никольский переулок.
Около полудня Базанов среди небольших деревянных домов нашел домик, несколько похожий на его собственный. Только садика не было при нем и двор был гораздо грязнее. Толстый дворник, сонный, или полупьяный, указал ему третий подъезд во дворе.
— Вон там, где собачище-то сидит! — прибавил он..
— Да она не укусит? — спросил Базанов.