Ротаридес, не умевший делать два дела сразу, кормя сына, сам почти ничего не ел, но даже не замечал этого и считал, что он тоже отужинал. Переодев Вило в пижаму и посадив на горшок, он в нерешительности постоял перед дверью в ванную. Однако, услышав сердитый стрекот машинки, передумал, отнес мальчика в кухню и там умыл над раковиной. Вило каким-то образом смекнул, что его вечернее омовение исполнено не по форме, и в кроватке обиженно хлюпал в подушку, пока его не сморил сон.
Когда совсем стемнело, Ротаридес распахнул окно. Ручка держалась уже только на одном, и тоже расшатанном, шурупе; в который раз Ротаридес напомнил себе, что пора бы, наконец, починить ее, но тут же забыл об этом, жадно закуривая. Он высунулся из окна, свежий ветерок подхватывал дым прямо с губ и относил его вдоль шероховатой стены в темноту.
Ночь установилась ясная, звезды мерцали на своем бархатном ложе, величаво предоставляя любоваться собой восхищенным взорам всех поклонников ночного великолепия. Вот подрастешь, мысленно обращался Ротаридес к сыну, я научу тебя распознавать звезды и созвездия. Смотри, как ярко горит Арктур! Он в созвездии Волопаса. Вот Лев! Видишь, как он, мерцая, скалит зубы? А Орион ярче всего светит зимой. Если ты переведешь взгляд туда, куда указывают три звезды в поясе Ориона, то обнаружишь созвездие Большой Пёс и в нем Сириус, самую яркую из всех звезд! Какими слабенькими, малюсенькими кажутся по сравнению с ним Плеяды в созвездии Тельца! А око Тельца — звезда Альдебаран! Но, конечно, самая известная — Большая Медведица, состоящая из семи звезд. Она никогда не заходит за горизонт, мы видим ее круглый год…
Звезды тоже могли видеть Ротаридеса чаще, чем других, менее внимательных наблюдателей, не говоря уже о тех, кто притаился за окулярами сложных приборов, и ни одна звезда не догадывалась, с кем, собственно, имеет дело. И все же эти другие окажутся гораздо удачливей, чем он. Еще бы! Не далее как завтра по ночному небу пронесется яркий огненный шар метеорита, который вскоре получит название Зволен (погаснет он южнее Зволена[16] на высоте примерно двадцати километров), и многие увидят его воочию. Среди них будут один-два изнывающих от скуки солдата караульной службы, несколько жителей Детвы и Бистрицы[17], кое-кто из завзятых знатоков — эти всегда все видят и обо всем наслышаны, однако наиболее полно и объективно метеорит будет запечатлен на снимках метеорного патруля… Но все это пройдет мимо Ротаридеса, по той простой причине, что в тот день ему не придет в голову наблюдать небосвод около половины одиннадцатого вечера. Такая досада, ведь это будет всего лишь четвертый за всю историю метеорит, которому астрономы заранее вычислили время пролета, траекторию и даже место падения и уже приготовились искать редкостное небесное тело… Впрочем, стоит ли удивляться, мы же знаем, какой Ротаридес невезучий человек, вдобавок отчасти он и сам виноват в своем невезенье; стало быть, и жалеть его незачем. Пожелаем по крайней мере, чтобы в конечном итоге именно на его долю выпало обнаружить пропавший метеорит недалеко от зволенского железнодорожного депо…
Уже погружаясь в сон, Ротаридес услышал, как к нему на пол проскользнула Тонка и тотчас повернулась спиной.
Он погладил ей шею.
— Все еще сердишься?
— Спрашиваешь, как ребенок, — буркнула она.
— А как я должен спрашивать?
— Никак. Хорошо, что ты еще не спишь. Желательно, чтобы завтра ты взял Вилко из яслей. Шеф отмечает пятидесятилетие, я, наверное, задержусь.
— Задержись.
В темноте он настолько осязаемо чувствовал ее тело, что у него заныли кончики пальцев. Но было бы неразумно трогать ее, отдалять миг живительного сна, облекающего души непроницаемым панцирем, погружающего мысль в беззвездную пустоту, где спящему никто не нужен… Двоим даже самым близким людям никогда не приснится один и тот же сон, в полузабытьи размышлял Ротаридес и вдруг неизвестно почему подумал: если бы та первая, за кем я ухаживал, уступила мне, то сейчас рядом со мной лежала бы она, она была бы моей женой… А как же иначе. Я был тогда чистым юношей, и после первого же сближения с женщиной непременно сделал бы какую-нибудь глупость. Связал бы с ней свою жизнь, можно не сомневаться, я женился бы на ней. К счастью, она тоже была девственницей и не решилась переступить роковой порог, хотя я столько раз безуспешно добивался этого. А Тонка прошла через это. В сущности, мне до сих пор не дает покоя, что она так легко, после совсем непродолжительного знакомства переспала со мной. Я часто спрашивал ее: что привлекло тебя во мне, как ты угадала, какой я? Что, если нас свел простой случай, не мог ли на моем месте оказаться кто-нибудь другой? Он лежал бы теперь рядом с тобой в качестве твоего мужа… Она отвечала: «Как раз то, чего ты в себе даже не подозреваешь, и есть твоя самая характерная черта». Ладно, допустим, но что это такое, я, хоть убей, ничего особенного за собой не знаю. «А если бы узнал, то начал бы следить за собой или постарался бы от этого избавиться, и тогда лишился бы самого для себя характерного». Ага, теперь понимаю, в чем дело: пока у меня этого нет, оно у меня есть, а как только оно у меня появится, так сразу же исчезнет… Все равно как в древнем софизме: «Что ты не терял, то имеешь. Рога ты не терял. Значит, у тебя рога!»