Сзади протренькал звонок; по дорожке на них неслась на трехколесном велосипеде девочка лет пяти, вдали замаячили еще какие-то фигуры. Ротаридес почти силком оттащил Вило, который все пытался завести с казуаром беседу на петушином языке, и повел его прочь. Из темных провалов загона осторожно выбрались гиены, принюхиваясь к выхлопным газам: ветер пригонял их с улицы, куда выходил дощатый забор зоопарка. Ну и дрянное жилье, мерзкое жилье, почти как наше, невольно подумал Ротаридес, с отвращением приглядываясь к этой, с позволения сказать, резервации. Спросили бы хоть у той же гиены, каково ей дышать загрязненным воздухом…
Только у самого выхода он спохватился, что дома их еще не ждут, остановился, теперь они с Вило поменялись ролями: сын тянул на улицу, куда его манила цепочка машин, а отец охотнее вернулся бы назад.
— Эй, постойте! — Из окошка кассы высунулась голова, которую вряд ли можно было причислить к числу заморских зверей. — За фотоаппарат с вас крона причитается!
Мужчина, к которому относились эти слова, обернулся, хотя уже миновал отгороженный проход к кассе, и Ротаридес узнал в нем своего однокашника по гимназии. Господи, что у него за вид! — подумал он. Звали его Йожо Тропп, в гимназии он был звездой легкой атлетики, подающим надежды чемпионом края по прыжкам в высоту. С первых дней школьной жизни Ротаридеса снедала жгучая зависть к этому тренированному, мускулистому малому, к его горделивой тигриной походке, упругости и силе, которую он любил демонстрировать на глазах у восхищенных представительниц слабого пола. От былого Йожо Троппа прежней осталась, пожалуй, только физиономия, покрытая такой же, как раньше, пятнистой сыпью, но теперь она не так бросалась в глаза, потому что лицо расплылось, обрюзгло. Если раньше Троппа портила лишь эта сыпь на лице, то теперь приходилось прикрывать брюшко полами пиджака; ляжкам явно мешали при ходьбе узковатые брюки, и ныне вряд ли ему удалось бы взлететь над планкой не только краевого, но даже районного соревнования. Когда он положил перед окошечком кассы монету, Ротаридес обратил внимание, что и пальцы у него стали вроде короче. Только потом, когда они обменялись рукопожатием, он сообразил, что пальцы вовсе не стали короче, а просто растолстели.
— Здравствуй, Йожо!
— Здорово, Вило!
(Боже ты мой, что у него за вид! — мысленно ахнул Йожо Тропп. — Бледный как смерть, поджарый, как гончая, уж не солитер ли часом у него?)
— Это твой?
— А это твоя?
Йожо Тропп пришел тоже со своим отпрыском — девочкой в джинсовом костюмчике, она была постарше и явно смышленее маленького Вило.
— До чего ты выросла! — пошутил Ротаридес, заметив, что девочка смотрит на него в упор оценивающим взглядом, давая тем самым понять, что его сынок отнюдь не заслуживает ее внимания.
— Вот еще! Вы же меня никогда не видели, — отрезала высокомерная девица.
— Ну и что? Разве ты не растешь?
— А я хочу кафети! — подключился к беседе Вило, узрев у девочки пакетик с конфетами.
— Брысь, иностранец! — отчеканила девочка и отвернулась.
— Где работаешь? — с неподдельным интересом спросил Ротаридес.
— В Гипротрансе, юрисконсультом. А ты?
— Преподаю, — ответил Ротаридес, не вдаваясь в подробности.
— Мы собираемся устроить осенью встречу выпускников. — Тропп вытащил из внутреннего кармана новехонький бумажник и подал Ротаридесу изящно оформленную визитную карточку. — Позвони мне через месячишко-другой, сообщу подробности. Впрочем, и звонить не стоит… Загляни как-нибудь к нам вечерком, адрес, надеюсь, не забыл…
— Зайду, — нетвердо пообещал Ротаридес.
Тропп многозначительно поднял палец, слегка прищурил раскосые глаза и, расплывшись в улыбке, продекламировал:
— Gallia est omnes divisa in partes tres, quarum unam incolunt Belgae, aliam Aquitani, tertiam, qui… tertiam…[6] Черт, а как там дальше?
— Не помню. — Ротаридес пожал плечами и придержал Вило, который норовил дотянуться до конфет.
— Черт побери, по всем статьям стал сдавать. — Тропп шлепнул себя по животу. — Бывало, мог чуть не круглые сутки есть и пить, и все сгорало без следа, а теперь от кружки пива разносит…
Ротаридес смутился, ему стало как-то неловко, что он по-прежнему чувствует себя молодым, а возможно, и выглядит моложе своих лет.
— Эх-хе-хе, Великий Муфтий, вот уж кто поизмывался над нами, помнишь? Бывало, со страху у меня сводило кишки и перед его уроком почти всегда тянуло в сортир…
Ротаридеса позабавило не столько само признание, сколько то, что Тропп решился сделать его через десять лет. Его искушало желание посмотреть, как Тропп отреагирует на другое:
6
Вся Галлия разделена на три части, из которых одну населяют бельги, другую — жители Аквитании, третью, которая… третью…