— А то как же. Впрочем, извини… Я все испортил, а? Как бы то ни было, в Братиславе устроились только ты, я и Ваничек. Ну разве это не замечательно?
Ротаридес стоял с кислой и недовольной миной, словно при виде ученика, принесшего в школу липовую справку, хотя за версту видно, что подпись родителей подделана.
— Однако пора по домам…
— Ты что, обиделся? Я же пошутил! Неужели тебе неприятно, что мы гордились тобой? — Тропп добродушно обнял Ротаридеса за плечи и примирительно заворковал: — Я тебя понимаю, старик! Ребенок все жилы вытянет, о жене и говорить нечего… Моя благоверная продала мой альбом с марками… А что с твоим телескопом?
— У меня его больше нет, — ответил Ротаридес, сам удивляясь происшедшей в нем какой-то странной психологической метаморфозе. Оба они вернулись памятью на десять лет назад и стали такими, какими были когда-то: Тропп — тщеславным и самоуверенным, ревниво переживающим свои успехи и неудачи, а он, Ротаридес, в свою очередь, нерешительным, замкнутым, всячески скрывающим свой страх перед людьми, мечтателем в маске бескомпромиссного реалиста. Неужели и вправду человек вообще не меняется?
— А пока телескоп был у тебя, ты что-нибудь открыл? — с живым интересом спросил Тропп.
— По-моему, да, хотя доказать не могу, — серьезно ответил Ротаридес, отлично понимая, что не признался бы в тайной своей правоте никому из тех, кто не знал его десять лет назад. — Второго сентября семьдесят шестого года, сразу после наступления сумерек, я открыл в созвездии Северной Короны новую комету, примерно десятой величины. Но я тогда не знал, что об открытии надо сообщить в Международный астрономический центр. А третьего сентября эту же комету открыл другой астроном-любитель из города Куинси в Калифорнии. Таким образом, комета получила название не Ротаридес, а Марк Кохлер… В ноябре ее можно было увидеть в обычный полевой бинокль…
На лице Троппа было написано удивление, смешанное с недоверием.
— На уроках физкультуры тебя тоже всегда кто-нибудь обгонял. — Он засмеялся. — Тотальное невезение, а?
— Но я-То знаю, что был первым, — упрямо проговорил Ротаридес и, решительно откланявшись, поволок за собой Вило, чей подбородок был весь в коричневых потеках от шоколада.
— Старик! — крикнул Тропп. А когда Ротаридес оглянулся, еще раз щелкнул спусковым крючком. — Последний снимок первооткрывателя кометы, на сей раз в в компании с зеброй! — Он захохотал. — Заходи недельки через две. Или хотя бы позвони…
— А ты пока выучи физику! Я тебя проэкзаменую.
— Иди ты знаешь куда…
Несколько безмолвных свидетелей укоризненно посмотрели на двух мужчин, но, не дождавшись продолжения дискуссии, с напускным интересом взялись разглядывать зверей, которые вовсе и не собирались их развлекать.
В автобусе Ротаридес уставился в окно, но ему мозолил глаза приклеенный к стеклу плакатик, и он наконец прочитал его:
«Благодарим всех молодых и здоровых, которые во время проведения Недели внимания к престарелым и инвалидам уступят им свое место в городском общественном транспорте. Уступайте им место и в другие дни, не забывайте об этом непреложном моральном долге. На вашу любезность когда-нибудь ответят любезностью и вам».
Под последней фразой какой-то шутник приписал обыкновенной шариковой ручкой:
«А кто знает, доживу ли я до этого?»
Отчасти сочувствуя автору примечания, Ротаридес, обремененный множеством моральных заповедей, всю дорогу сидел как на иголках и озирался, не появится ли в автобусе старик или инвалид из их большого дома на Ястребиной улице, чтобы уступить ему место. Но никто не появился, словно на время «Недели внимания» старики избегали пользоваться общественным транспортом.
5
Сквозняк, ворвавшийся в прихожую, сдул с полки только что вынутый из машинки лист бумаги, и Ротаридес, ловко поймав его в воздухе над самой головой сына, от первых же строк не мог оторваться:
«…на террасе ресторана «Кот д’Ор», в гостинице «Палма о Лак» в Локарно, посетители могут вволю наслаждаться дуновениями ласкового ветерка, веющего с озера, и любоваться отсветами тлеющих древесных углей, на которых готовят фирменные блюда под наблюдением шеф-повара Граппели, прошедшего курс обучения у знаменитого Эскофье в ресторане «Ритц» в Лондоне. Я смаковал ассорти несказанного вкуса под названием «Земля и море» — из мяса барашка и индейки, отборных пресноводных и морских рыб — и, памятуя прежний опыт, тщательно продумывал тактику, что помогла бы мне выведать у неумолимого владыки кухни — время от времени он возникал около жаровни, величественно-сосредоточенный, повелевающий своими подданными, подобно богу гастрономии, — рецепты его непревзойденных блюд, среди коих можно назвать, к примеру, морские языки с креветками — их обливают и обжигают в перно, — ребрышко барашка с куриной печенкой, острейшим соусом и травами, тушеный морской петух в гнездышке, двадцать одно блюдо из лягушиных лапок с устрицами…»