— Давай покушаем! — уговаривала Тонка, держа полную ложку перед самым носом Вило. Но воробьиная стая не усыпила его бдительности.
— Снег! — В поле зрения Вило попало нечто еле различимое в воздухе.
— Да это не снег, это пух, — разъяснила Тонка, — он летит с цветущего тополя, понимаешь?
За оконным стеклом и вправду бесшумно порхали гонимые ветром белоснежные хлопья. Вдруг одна пушинка залетела через приоткрытое окно в квартиру и в затишье почти неподвижно зависла на месте.
— Вот она, вот она! — И Вило в восторге открыл рот. Содержимое ложки отправилось туда.
— Ух! — облегченно вздохнула Тонка.
— Выйду на улицу покурить, — заявил Ротаридес, уже опустошивший свою тарелку стоя, как в буфете.
Вокруг дома пух летел еще гуще. Ротаридес с сигаретой в руке медленно добрел сквозь снегопад древесного пуха к окну, за которым его жена с ложкой в руке вела поединок с Вило. Задрав голову, он сумел разглядеть, что пушинки, собственно, белесого цвета, а внутри них едва заметной точкой скрывается семечко. Одна из них, попав на ладонь Ротаридесу, застряла между пальцев, он дунул на нее снизу, стараясь загнать в открытое окно на потеху Вило. Потом повторил опыт со второй пушинкой. В вилле через дорогу на балконе застыл бородач, сжимая ручку двери, и с удивлением смотрел вниз, где приземистый, коротко остриженный мужчина в вязаной кофте и шлепанцах вертел задранной головой и нелепо подпрыгивал, ловя в воздухе неопознанные летающие объекты.
— Пять ложек, — трагическим голосом сообщила с многозначительным видом Тонка, когда Ротаридес вернулся. — Так дальше дело не пойдет. Пока он спит, я успею быстренько сбегать к Эве и вернуться. Тебе никто не будет мешать, можешь работать.
— Как хочешь, — согласился Ротаридес. — А кофе выпьем?
— Нет, я попью у Эвы.
Ротаридесы принципиально поддерживали более или менее близкие отношения только с теми, кто жил в сходных с ними жилищных условиях. Тонкина подруга, Эва Матяшикова, имела однокомнатную квартиру на пятнадцатом этаже в башне неподалеку, правда, сама Эва была еще не замужем, и это обстоятельство не только ставило ее в более выгодное положение по сравнению с подругой, но и позволяло надеяться на лучшее будущее. Ротаридес понятия не имел, какие именно разговоры ведут между собой обе женщины, что их связывает, не знал даже того, что Эва работает гримершей в театре и без ума от всего, что имеет отношение к театральному искусству. Откровенно говоря, это было серьезное упущение с его стороны. Дело в том, что Эва недавно разработала для Тонки целый план операции и как завзятая театралка окрестила его «операция Лисистрата». «Забастовка, — внушала она Тонке. — Отказывайся исполнять свои супружеские обязанности до тех пор, пока он не перестанет заниматься глупостями, пусть лучше решит вашу жилищную проблему». «А как ты себе это представляешь? Я ведь не могу уйти в другую комнату, даже на другую кровать не могу!» «То-то и хорошо! Даже лучше, что вы по-прежнему будете рядом. Мужа это еще сильнее заденет. У него сложится впечатление, будто он тебе надоел, будто тебе он противен, поскольку у тебя нет возможности хоть немного отдохнуть от него, позволить себе хотя бы ночью расслабиться». «Мы и впрямь не можем выспаться как следует, даже во сне мешаем друг другу». «Вот видишь! И ради этого ты хочешь губить свою молодость? Ничего ему не говори, пока сам не догадается или не спросит… Голубушка, ведь так нельзя! Да будь я в подобном положении, я бы обегала все национальные комитеты, врачей, созвала бы собрание на работе, родственников взяла бы за бока… А он? Что он делает?» «Дает объявления». «Этого мало! Почти ничего! Если мужчина не может обеспечить семье нормальные условия, он или человек безответственный, или у него на стороне кто-то есть, или он просто чокнутый! А может, он и вправду чокнутый? Ведь он до сих пор не удосужился запомнить, как меня зовут!» Эва принадлежала к числу тех женщин, которые способны простить мужчинам многое, включая любые заскоки, но невнимательность не прощают никогда. «Ты не права, — возражала Тонка, — он заботливый, внимательный, но есть же вещи, перед которыми даже более практичный человек бессилен. Увы, ничего нельзя сделать». Эва только презрительно фыркала в ответ. «Если мой теперешний план не поможет, приведу к вам одного ловкача, ему и квартира, и все такое прочее — раз плюнуть. Поговори с ним, сделай вид, что ты в восторге от его умения устраиваться, что он тебе нравится как мужчина… Это должно подействовать! А главное, не бойся, что твой неудачник взбеленится, уж скорее ты сама взбеленишься!» И еще одного не знал Ротаридес: гурман-путешественник, рукопись которого взялась перепечатывать Тонка, принадлежал к немногочисленным поклонникам Эвы, и, по всей вероятности, она вертела им с помощью тех женских хитростей, которым обучала Тонку. Мужчинам остается утешаться тем, что женщины Эвиного типа наслаждаются жизнью лишь до поры до времени, пока не окажется, что молодость миновала, красота поблекла и, как говорится, последний поезд ушел из-под самого носа. Старого селадона Эва использовала преимущественно на кухне. Тонка уже собиралась к подруге, а он заканчивал готовить спагетти по-карбонарийски и при этом всячески расхваливал преимущества электрической вилки для наматывания макарон, которую привез из Италии, но в вилке сели батарейки, а новых у нас не достать.