- Не знаю... Может, привычка... Другого места для отдыха не представляю. Но ведь мы вчера это уже обсудили? И ты не возражала.
Важнее всего для меня, что Дымок не представляет себе иного пространства для настоящего веселья и стрессовой разгрузки. Бессмысленно объяснять. Ведь Элисса знает, что я нашел едва живого Дымка именно на этой самой поляне четыре года назад, после того как остался один. С того дня мы с ним братья, старший и младший. Илларион тогда был не в счет, он круглогодично пребывал в Центре воспитания. А Светлана слишком мала. Уссурийский заповедник хранит запах природы, не тронутой человеком. Но не оставленной. Кто-то ведь ранил Дымка и оставил умирать под зарослями лимонника. Невероятное событие для современной Земли, но я не стал сообщать в Консулат. Не хотелось разлучаться с симпатичным щенком, которого выходил сам. А какая выросла лайка! Пепельно-дымчатый окрас, лапы белые, уши черные... А глаза! Для меня Дымок дороже трех Элисс и десятка жриц Афродиты, вместе взятых. У меня нет ничего, что можно доверить каждой из них или всем вместе.
- До принятия решения на заповедник тут были дикие места. Ведь в Приморье собственного населения нет, несколько сотен эмигрантов на всю территорию. Все работают на местную администрацию, не имеющую даже своего вице-консула.
- Результат последней войны? - спросила Элисса, приступая к распаковке своего охотничьего рюкзачка.
- Верно. После второй мировой войны регион пришел в полное запустение и безлюдье. Здесь проходил главный фронт противоборства. Термоядерных бомб не жалели. Атомно-химическое заражение держалось долго. Тут все мутировало. Посмотри на деревья, на траву - таких экземпляров не отыскать нигде больше. Пихты и елочки - сплошь витые иголочки. Чтобы создать пригодный для человека уголок, пришлось потратить немало усилий. Мало кто помнит названия народов, населявших пойму Уссури. Впрочем, обычное дело в истории Земли.
Элисса разбросала содержимое своего многокарманного, полицветного, бездонного рюкзака по доброй половине поляны. Удивительно, как не заняла ее всю. Пять лет мы почти не виделись, но она ведет себя так, словно расстались вчера. Скинув одежду, она осталась совершенно обнаженной, деловито осмотрелась и повернулась ко мне.
- Скажи своему собакевичу, чтоб не лез сюда, пока не переоденусь.
Глаза ее налились вечерней густотой, засверкали. Температура моей крови подскочила минимум на пару градусов, а с плотью в таких случаях спорить бесполезно. Элисса осталась такой же, какой была в день нашего воссоединения, за год до рождения Иллариона. Золотой волос струится по отливающей апельсином коже; груди смотрят выше горизонтали, упруго и гордо; бедра круто повторяют их объем, повернувшись на четверть круга; талия тонко разделяет их, отдавая земле нижние две трети, одну же треть предлагая небу, венчая телесную прелесть чертами, ярко демонстрирующими непрерывно колеблющиеся глубины сердца и туманные очертания души. Такое вот обворожительное сочетание постоянства и переменчивости, внешнего и внутреннего. Тот самый, любимый мной эталон красоты, запечатленный в индийских Ведах. "Очертания", - очень по корню подходящее слово. Руки мои уже потянулись к собственной одежде, готовые перекрыть любой норматив по скоростному раздеванию.
Но Элисса с такой тонкой усмешкой оценила мою реакцию, что желание упало в момент. На "пол-шестого", сказал бы Ахилл. Пришлось переориентировать энергию возбужденных гормонов на окружающую природу, готовую ради меня перенести и блокированный взрыв страсти. С внешней природой я более в ладу, чем с внутренней.
Последние годы я с Дымком бывал здесь при любой возможности. Это наша территория, обжитая на двоих. Элисса тут, несмотря на все свое земное совершенство, кажется лишней. Я знаю, почему так: ветер в ее прекрасной головке готов поменять направление в любой час. А наши джунгли предпочитают тихую верность. Чтобы привязать к себе Элиссу, надо обладать сверхчеловеческим искусством общения с прекрасным полом, иметь лисью хитрость плюс реактивную тягу к вершинам человеческого Олимпа. Три группы облагороженных сорняков, никак не желающих во мне произрасти! А реанимировать прежнюю близость, - по ее щучьему желанию! - чтобы затем потерять? Нет уж, хватит, опыт имеется. Интересно, если б Адраст не пропал в Пятой Звездной, она надолго оставалась бы с ним? Недоступные звезды надежно похоронили ответ и на этот вопрос. Что ж, Элисса приняла единственно целесообразное решение - вернуться к прежнему аспекту своей профессии. Таковое у нас в порядке вещей, обычнейшее дело. Отчего же меня ее очередное перевоплощение так беспокоит, почти мучает? Как мучило тогда, когда я был еще юным Стефаном, ищущим подвигов накануне присвоения Имени Жизни. Как можно безболезненно сочетать в себе любовь к юной красавице с неприятием ее демонстративной, нескрываемой эротичности? Но разве я, став уже взрослым, хотел от нее вечной любви и преданности? Пожалуй, да, хотел. Несмотря на то, что общество не поощряет страсти длиной в жизнь, заслоняющей профессиональные цели и задачи. Я все чаще склоняюсь к мысли, что интерес Иллариона к инкам и вообще к истории исходит не столько от привлекательности этого самого прошлого. Ему пришлось выбирать между отцом и матерью. И он последовал за мной. После того, подозреваю, как погулял в подсознании Элиссы. Хотелось бы думать, что Илларион, вопреки ее мнению, любит меня и за страсть к непрестижной профессии. От которой не откажусь, даже если прикажет весь Консулат вместе с президентом. Я вздохнул, наблюдая, как изящно Элисса облачается в костюм амазонки.