Мы отправились в Италию в начале лета 1860 года. Кроме господина Дюма в поездке участвовала, как и следовало предполагать, мадемуазель Эмилия Кордье, малютка Эмма, в которую старик к тому времени втюрился уже не по уши, а по самую макушку. Мы наняли небольшой парусник, команда которого состояла из капитана и трех матросов. Чтобы не шокировать чиновников итальянских пограничных и таможенных властей, — в поделенной на бесчисленные королевства и княжества Италии их было не меньше, чем уличных нищих, и все они старались блюсти самую высокую мораль, — Эмму записали в судовые документы как юнгу. Днем она разгуливала по палубе в морском костюмчике, сшитом лучшим марсельским портным, а ночью сменяла его на ночную рубашку, а то и просто на костюм Евы к великой радости старика. С самого начала путешествие проходило очень весело, онкль Саша был в прекрасном настроении: он избавился от вечно брюзжащего сына и располагал большими деньгами, потому что накануне отъезда подписал выгодный контракт с издателем Мишелем Леви, энергичным и предприимчивым евреем типа Ротшильда, которому предоставил права на издание всех своих будущих произведений. Еврей был хитер, он прекрасно знал, что внакладе не останется, потому что Дюма-отец все еще оставался «кумиром толпы». Капитан корабля оказался остроумным марсельцем, он знал тысячи моряцких анекдотов, я же, в свою очередь, умел славно имитировать коллег по мастерской и писателей, с которыми меня познакомил старик, особенно длинного и тощего Эжена Сю, ужасно манерного, походившего на протестантского пастора. Эмма, которую онкль Саша окрестил Адмиралом, капризничала как дитя, и это тоже доставляло ему удовольствие. Она впервые совершала прогулку по морю в окружении одних мужчин, преимущественно молодых, и это в ее глазах придавало путешествию дополнительную прелесть. Первой итальянской гаванью, в которую мы зашли, была Генуя. А первое, что мы там услышали, была следующая новость: Гарибальди, старый вояка и борец за независимость и объединение страны, готовится силой отнять Сицилию и Неаполь у Бурбонов. Онкль Саша лично знал Гарибальди, в свое время даже собирался писать о нем книгу, этот человек полностью отвечал его представлениям о романтическом герое. Как только он услышал о походе, с ним начало твориться что-то неописуемое. Как так! Стоять в стороне и не вмешиваться, когда в Италии готовится столь грандиозное событие! Ведь ему предоставляется шанс вписать свое имя в итальянскую историю! «Мы без промедления с нашим судном (в его воображении скромный парусник уже превратился в судно с двумя дюжинами пушек на борту) присоединяемся к славным гарибальдийцам! — заявил он в тот же вечер. — Пусть мир знает, что Александр Дюма-отец вносит свою лепту в славную борьбу за национальную независимость». Да, любил он громкие слова, но не бросал их на ветер, а подкреплял громкими делами. На другой же день мы взяли курс на Палермо. Кроме малышки «Эммы» (я забыл сказать, что мы окрестили суденышко «Эммой» в честь Адмирала), мы намеревались нанять еще два судна побольше и помочь Гарибальди в высадке бойцов на берег Сицилии. Наш адмирал Эмма загорелась этой идеей, да и я не остался к ней равнодушен. С тех пор, как я распростился с астраханскими степями, мне не приходилось садиться на коня и держать ружье в руках. После душной атмосферы парижских литературных салонов, где интересовались только сплетнями, где все только грызлись между собой, где о старике сочинялись тысячи эпиграмм и памфлетов, хотелось снова вдохнуть славного порохового дыма (я, кажется, заразился от онкля Саши и начал выражаться свойственным ему высокопарным стилем).
Однако этого славного запаха нам понюхать не удалось, потому что в Сицилию мы явились с опозданием и на нашу долю досталась лишь пальба праздничных фейерверков. Гарибальди уже высадил свою «тысячу» на берег, и сицилийцы встретили его так, как только они умеют встречать, т. е. безумным восторгом. С таким же восторгом встретили они и Дюма-отца. Вот что писала об этом событии газета «Индепеденте» («Независимость»), одна из только что начавших выходить на острове газет:
«Возвращаясь в дворец Претторио, мы только принялись перебираться через одну из уличных баррикад, как увидели, что к нам направляется поразительно красивый мужчина. Он поздоровался с генералом по-французски. Этот молодец был одет в белый костюм, его голову украшала широкополая соломенная шляпа с тремя перьями — синим, белым и красным. (Портрет нарисован вполне достоверно, старик в то время с головы до ног одевался в белое и при помощи Эммы помолодел на два десятка лет). Оказалось, что это Александр Дюма, автор «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров».
Могучий Александр расцеловал Гарибальди, осыпал его дружескими поздравлениями и вместе с ним вошел во дворец, громко разговаривая и смеясь во все горло, будто хотел заполнить все здание своим громким голосом и смехом.
Дали знать, что обед готов. Александра Дюма сопровождала гризетка в мужском, а точнее, адмиральском костюме. Эта маленькая кокетка, которая кривлялась и ломалась (как же было не ломаться Эмме, когда вокруг нее были одни мужчины, да еще военные, она тогда и впрямь превзошла себя) самым бесцеремонным образом уселась справа от генерала…»
В этом весьма точном описании нет упоминания о моей скромной особе, ибо я с присущей мне природной стыдливостью сел на краю длинного стола, в компании адъютантов Гарибальди. Старик представил меня как Дюма-сына-младшего, и адъютанты окружили меня особым вниманием, непрерывно подливали мне кьянти, и потому сказать, чем именно кончилась эта первая трапеза на земле Сицилии, я просто не могу. Не помню также, где мы провели первую ночь. Но на следующий же день онкля Сашу, малютку Эмму, меня и команду «Эммы» поселили в роскошной резиденции, брошенной на произвол судьбы Бурбонами, бежавшими в Неаполь. При резиденции был бассейн, окруженный восхитительными пальмами, и кухня, весь персонал которой не пожелал бежать с хозяевами. Эти славные сицилийцы стряпали бесподобно, и в резиденцию потянулись вереницы гостей, одни голоднее других — от войн и революций заметно растет аппетит.
Все бы хорошо, но тут выяснилось, что малютка Эмма беременна. Адмирал адмиралом, но женщина остается женщиной, даже если ее заковать в броню. Я уже упоминал, что онкль Саша помолодел лет на двадцать. А тут я представил себе, какую рожу скривит в Париже мнительный Александр-сын, когда узнает, что появился еще один претендент на авторские права его отца. Дюма-сын вовсе не был стеснен в средствах, его пьеса «Дама с камелиями» в то время с успехом шла во всех французских театрах и даже по всему миру и приносила ему огромные доходы. Но так уж, видно, устроен человек: что мое, то мое, но не мешает держать под присмотром и отцовское хозяйство, недалек час, когда старик, привыкший гоняться за молоденькими гризетками, протянет ноги и начнутся тяжбы за наследство. К тому же любовница Александра-сына Надежда Нарышкина в это же время собиралась одарить и его незаконным детищем, которое когда-нибудь также сможет претендовать на наследство. Но в одном он был прав: малютка Эмма действительно проявила изрядную дальновидность. Она хотела непременно стать женой старика, официальной хозяйкой его квартиры и его служебной ложи в театре и ради этого не брезговала никакими средствами. Рождение будущего ребенка, ради чего она и отправилась в Париж, дабы не лишать малютку французского подданства, должно было стать лишь первым шагом в осуществлении ее коварных планов. Так что в то время Александру-сыну было о чем беспокоиться, помимо моей персоны.