Сделав гримасу, Мансур прикрыл глаза, словно испытав внезапный приступ боли, что, как Винс предположил, имело происхождением умственное усилие. Открыв их, он снова взглянул на Винса, и во взгляде опять появилось скептическое выражение.
— Если я правильно понимаю свою свояченицу, — усталым и несколько утомленным тоном произнес Мансур, — вы хотите, чтобы я путем ложной операции выманил ваших врагов из их убежища. С этой целью я должен распространить слухи, что ваши предполагаемые укрыватели, Б.Д. Хаскинс и шеф полиции Форк, готовы продать вас за миллион долларов наличными. Верно я излагаю?
— Пока верно, — согласился Винс.
— Могу ли я осведомиться, почему вы остановились на столь приятной круглой сумме?
— Я решил, — сказал Эдер, — что миллион будет для них сравнительно небольшой суммой. То есть, внушающей уважение, но сравнительно небольшой.
— И еще одна деталь, — вмешался Винс. — Мы также хотели, чтобы вы подали все это как ловушку, о которой мы, якобы, не подозреваем.
— Ну что ж, — Мансур в первый раз за время общения не скрывал своей заинтересованности и удовлетворения. — Лихо. Просто восхитительно. Может сработать более, чем отлично, учитывая… — Завершение фразы замерло у него на губах, поскольку он бросил взгляд на Хаскинс. — Ну, Б.Д.?
— Мы с Сидом хотели бы полной ясности, — сказала она. — Итак, ты распространяешь слухи и появляется мистер Загадка. После согласования времени и места, ты договариваешься о выдаче Эдера и Винса за миллион долларов — как ты это умеешь. После этого они предоставлены своей собственной судьбе.
Повернувшись к Эдеру, Мансур вопросительно вскинул бровь.
— Устраивает?
— Звучит неплохо.
Откинувшись на спинку кресла, Мансур принялся разглядывать Эдера.
— В силу известных причин, я имею основания предполагать, что ни вы, ни мистер Винс не смахивают на тех, кто охотно и беспрекословно переступили бы порог камеры смертников.
— Не смахиваем, — согласился Эдер.
— То есть, у вас есть какой-то план… на случай непредвиденных обстоятельств?
Эдер лишь бросил на него взгляд.
— Который, конечно, меня не касается. Моя единственная задача — установить контакт и убедиться, что в его ходе никто не будет обманут и никто не пострадает — по крайней мере, пока деньги не окажутся у меня на руках.
— С этим вы справитесь? — спросил Винс.
— С организацией? — осведомился Мансур. — Да. Тут мне нет равных. — Просияв ослепительной улыбкой, он оглядел стол и сказал: — Есть еще какие-то вопросы или замечания?
— Только один, — заметил Эдер. — Меня всегда интересовало, почему люди берутся за столь паршивую неблагодарную работу. Поскольку ни мы ничего не платим вам и, насколько я знаю, ни мэр и шеф полиции, мне хотелось бы задать вам грубый вопрос: вам-то что в этом?
Мансур с любезной улыбкой повернулся к своей жене и накрыл ее кисть своей.
— Обеспечиваю семейное счастье.
— Которое, как мы все знаем, просто бесценно, — сказал Эдер.
— Совершенно верно.
Дикси Мансур отдернула руку и глянула на Винса.
— Вы что-то забыли.
— Что именно?
— Вы сказали судье — или говорили, что сказали — что, по вашему мнению, сможете найти тех, кто засунул две коробки с деньгами в его туалет. Ну и? Удалось? Вы выяснили?
— Да.
— Как?
— Я спросил у швейцара в доме Джека.
— У того, с кем вы вместе учились в старших классах и который не припомнил вас?
— Он меня вспомнил.
Швейцар опустил глаза на пятидесятидолларовую бумажку, оказавшуюся в его правой руке и потом поднял взгляд на Винса.
— Чего это ради, Келли, неужто ради добрых старых времен?
— Кое-какие приятели отмочили шуточку с судьей Эдером, и он хотел бы выяснить, кто именно.
— Что за шуточку? — спросил привратник. — Грубую? Смешную? Розыгрыш? Какую?
— Розыгрыш.
— Расскажи мне. Я тоже похихикаю.
— Они кое-что подсунули ему в квартиру… или кто-то там оказался.
— Что именно?
Винс руками изобразил размер нечто вроде хлебного ящика.
— Примерно вот такую коробку — или мешок.
— Ты теперь вроде юрист, так? Я помню, в школе ты вечно красовался в ораторском кружке. Я даже помню, как ты отправился с командой в Вашингтон и соревновался там с ребятами из Висконсина. Да, думаю, из Висконсина. Так ты и решил стать юристом — потому что тебе нравилось выступать перед публикой и убеждать ее?
— Может быть.
— Значит, вот таких размеров? — теперь швейцар сам попытался изобразить хлебный ящик. — И что же в нем было такого смешного?