Тем не менее, больше всего хлопот штату доставлял его Верховный судья Джек Эдер. По мере того как скандал с Эдером (или дело Эдера, как его называли несколько иммигрантов с дальнего восточного побережья) продолжал развиваться, много богобоязненных христиан припадали на колени, моля Бога выдать старому Джеку билет на возвращение в отчее лоно и, если это не доставит больших хлопот, Господи, пусть он прихватит с собой это омерзительное непотопляемое телевидение и всех до одного газетных писак.
Но, как это случается с неверными любовниками, масс-медиа, наконец, перестала уделять внимание Джеку Эдеру, к большому облегчению тех обитателей штата, которые поносили прессу за то, что она незаслуженно превозносила его статус; хотя совершенно неуместно, поскольку в последнюю пятницу июня, в 7.05 он стоял в душевой исправительного заведения США особо строгого режима, что располагалось недалеко от Ломпока, штата Калифорния.
Оно размещалось в дикой прибрежной долине и было обнесено каменной стеной; Ломпок находился в десяти милях и от тихоокеанского побережья и от военно-воздушной базы Ванденберг, а тюрьма Соединенных Штатов располагалась в нескольких милях к юго-востоку от поселения. Обладавший населением в 26 267 человек, по последней переписи, Ломпок отстоял в 147 милях к северу от Лос-Анжелеса, в 187 милях к югу от Сан-Франциско и только в 26 милях к северу-востоку от Дюранго — городка, забытого Богом.
Поскольку Ломпок считался «мировой столицей цветочной рассады», многие его улицы были названы в честь Роз, Фиалок, Тюльпанов и так далее. Часть из них под прямыми углами пересекались улицами, которые обычно шли под номерами или буквами алфавита. Тем не менее, авеню города имели значащие названия, которые все обитатели считали очень удобными и подходящими. Например, осужденных везли к западу по Океанской авеню, свернув с которой, они еще шесть миль к северу добирались по авеню Флоры до тюрьмы США, где в данный момент, в последнюю пятницу июня, струи горячей воды низвергались на спину Джека Эдера, стоящего в душевой, на одной стене которой стояли четыре рожка, столько же — на другой, и с обоих концов она свободно обозревалась.
Примыкая прямо к прогулочной зоне тюрьмы, душевая давала заключенным возможность чувствовать себя несколько посвободнее. Как правило, она последней провожала тех, кого по выходу из душевой уже ждала новая одежда, доставленная, случалось, прямо из «Сирса», в которую и облачался недавний заключенный после своего срока.
Когда пятнадцать месяцев назад Джек Эдер прибыл отбывать приговор, он не мог — даже в голом виде — опустив глаза, увидеть пальцы ног или свой пенис, поскольку при росте в пять футов и десять с половиной дюймов он нес на себе 269 фунтов. Большая часть этих жировых накоплений сгруппировалась на пояснице, создав талию в сорок шесть дюймов, которая и мешала обзору.
Но сейчас, пока горячие струи барабанили ему по спине и затылку, он мог при желании посмотреть вниз, где его взгляду предстал бы плоский живот в тридцать четыре дюйма в обхвате, десять ничем не примечательных пальцев и половые признаки, сравнительное изучение которых за последние пятнадцать месяцев убедили его, что они сохранили нормальные очертания и формы.
Он намыливал промежность, когда они скользнули в душевую. Оба были в одежде, хотя поменьше ростом из этой пары уже расстегивал ширинку. В левой руке другого, покрупнее, блеснул нож, лезвие которого было выточено из металлической ложки, а на ручку пошел расплавленный пластик шести зубных щеток.
Маленького, который напропалую врал, что он-де, мол, член мексиканской мафии, все звали Локо, Сумасшедшим, за то, что он любил грызть электролампочки, после чего его отправляли в тюремную больницу, где он неизменно крал болеутоляющие и даже морфий. Настоящее его имя Фортунато Руис, и он отбывал двенадцать лет за кражу машин и попытку покушения на жизнь офицера федеральной полиции с помощью смертельно опасного оружия. Таковым был «Мерседес», а федеральным служащим оказался агент ФБР, который совершенно правильно предположил, что машина украдена.
— Эй, Судья, — окликнул его Руис своим на удивление мягким тенором. — Мы с Бобби и ты — не устроить ли нам приятную вечеринку на троих?