Все это давало повод для раздумий. Дочь героя и - убийца. В другое время он, может быть, и колебался, а сейчас времени для размышлений не было. Чернышова Игорь запихал в машину почти силком, старик даже слышать не хотел о производстве обыска в квартире столь известного лица, и повез его в прокуратуру.
Райпрокурор оказался мужичком покрепче. Он выслушал Чернышова, потом Игоря и глубокомысленно изрек:
- Подумаешь...
Подмахнул постановление на обыск и изъятие вещей и, крепко пожав руку Игорю, напутствовал:
- Шуруй, капитан, действуй по горячим следам. Поможешь нам - век помнить буду, а то у меня в аппарате одни инвалиды и старики. Нынче все наши на фронте.
Игорь покосился на широкую ленточку нашивок за ранение на лацкане его пиджака и понял, что прокурор тоже не так давно вернулся с фронта.
Тот, поймав его взгляд, усмехнулся грустно и добавил:
- Про инвалидов говоря, я и себя имел в виду. Что смотришь? Нашивок за ранение пять, а колодок наградных две. Вот такая, брат, арифметика.
В подъезде Дома полярников Муравьева ждали вызванные из МУРа оперативники их отдела Никитин и Ковалев.
- Мы тут с комендантом поговорили, - лениво цедил слова Никитин, - так она от той Зои в полном восторге. И честная, мол, и работящая, в издательстве "Молодая гвардия" редактором служит. Подтвердила, была у ней бабка из Баку, жила три дня. Фамилия ее Валиева Зульфия Валиевна. Лифтерша тоже показания дала: вчера она с большим желтым "углом" пришлепала, часов в десять. Так что дело ясное, Муравьев, эта Зоя или скупщица, или "малину" держит, брать ее надо.
Никитин достал измятую пачку "Норда", начал разминать папиросу, вопросительно глядя на Игоря.
- Дома Литовская?
- Дома, я проверял, на всякий случай Ковалев у дверей стоит.
- Какой этаж?
- Пятый.
- Лифт работает?
- Тянет.
- Так вот давай, я на лифте, а ты пешочком.
- Ладно. Но зря. Ей деться некуда. Чуть что, Ковалев притормозит.
- Это мне решать.
На площадке пятого этажа курил оперуполномоченный Ковалев.
- Ну как? - спросил Игорь, оглядывая одинаковые, светлого дерева двери с медными табличками.
- А так, - Ковалев бросил папиросу, - одни профессора да герои.
Поднялся запыхавшийся Никитин.
- Пошли, - скомандовал Игорь. - Кстати, - остановился он у самой двери, - понятые есть?
- А то как, - врастяжку сказал Никитин, - целых трое, сидят в комендатуре, трясутся.
- Ладно. - Игорь еле сдержал себя. Он вообще не любил Никитина за его полублатную манеру речи, за ненужное хамство, за нахрапистость. Но вместе с тем понимал, что оперуполномоченный парень хваткий, решительный и смелый.
Дверь открыла высокая женщина в толстом вязаном свитере, серой юбке и белых маленьких валенках. Из-под очков глядели на них большие изумленные глаза.
- Вы ко мне? - растерянно спросила она.
- К вам, к кому ж еще. - Никитин, оттолкнув Игоря плечом, шагнул через порог. - МУР, ясно? - Он вынул удостоверение.
Литовская прочла его и подняла на Игоря недоумевающие глаза:
- Отдел борьбы с бандитизмом?
- Да, Зоя Геннадьевна, мы именно оттуда. - Муравьев вошел в квартиру и сразу же увидел огромный коридор, весь уставленный стеллажами с книгами.
- Но я здесь при чем?.. Как это может быть? - взволнованно спросила Литовская. - Я...
- Ну, кто ты такая, это мы сейчас узнаем. - Никитин опять полез за папиросами.
- Потрудитесь вести себя вежливо, лейтенант. - Игорю хотелось взять Никитина за грудки и вытолкнуть на лестницу. - И перестаньте курить, это отвлекает.
- Слушаюсь, товарищ капитан, - так же врастяжку, без тени обиды ответил Никитин.
- Я старший оперуполномоченный отдела борьбы с бандитизмом капитан милиции Муравьев, вот мои документы.
Литовская поправила очки и, поднеся удостоверение совсем близко к лицу, начала читать.
- Да, слушаю. - Она вернула документ Игорю. - Чушь какая... милиция, бандиты... Вы не ошиблись?
- Нет, - сказал Игорь твердо, - может быть, мы поговорим в комнате?
- Конечно, конечно, проходите. - Хозяйка отступила, освобождая дорогу.
- Кто еще есть в квартире?
- Я одна.
- Останьтесь здесь, - повернулся Игорь к оперативникам, - если что...
- Понятно. - Никитин вынул из кармана пистолет.
Литовская с нескрываемым ужасом посмотрела на оружие.
- Это? - спросила она. - Зачем это?..
- Для порядка, - усмехнулся Никитин, - для полной, значит, расколки.
Игорь резко повернулся и так посмотрел на него, что тот немедленно спрятал оружие.
"Сволочь, - подумал Муравьев, - не человек, а музей пороков, ну погоди, вернемся на Петровку..."
- Так куда мне пройти? - продолжал он вслух, обращаясь к хозяйке.
Женщина повернулась и пошла в глубь квартиры. Стараясь ступать по постланной на полу вышитой дорожке, Игорь шел за ней, пораженный блеском натертых воском полов. Он не мог понять, как она в такое время одна может поддерживать в квартире идеальную чистоту. Они вошли в комнату, больше напоминавшую музей. Здесь тоже было много книг, но не это поразило Игоря. На стенах висели акварели. Пейзаж, изображенный на них, был однообразен и суров. Льды. Бесконечные. Уходящие к горизонту. Но именно в этом однообразии и была какая-то мрачная красота, заставлявшая смотреть на них неотрывно.
- Вы любите живопись? - поймала его взгляд Литовская.
- Очень, но такое я вижу впервые.
- Это рисовал отец. Он всегда говорил, что нет ничего прекраснее и величественнее льдов.
- Мне трудно судить, но то, что я вижу здесь, очень здорово. И страшно. Только теперь я понял Амундсена. Помните, он сказал: "Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода". На них даже глядеть зябко.
- Я привыкла, - Литовская сняла очки, - привыкла и полюбила этот Север.
- А разве есть другой?
- Конечно. Каждый все воспринимает индивидуально, даже ваш визит. - В голосе ее не было прежней растерянности.
- Я понимаю вашу ироничность, но хотел бы заметить, что наша служба не менее важна и полезна, чем любая другая. Только вот нарисовать нам нечего.
- А как же ваши типажи? Система Ломброзо?
- Слава богу, в нашей стране отменили галереи ужасов. Пусть люди лучше смотрят хорошую живопись. Так вот, - Муравьев улыбнулся, - мы и размялись. Теперь перейдем к делу. Кстати, вы позволите мне снять полушубок?
- Ради бога, если вы не замерзнете, глядя на пейзажи.
Игорь снял полушубок, аккуратно положил его на стул.
- Зоя Геннадьевна, вам известна женщина по фамилии Валиева?
- Зульфия? Ну, конечно.
- Откуда вы ее знаете?
- По Баку. Мы были с теткой в эвакуации. Там с ней и познакомились. Она милая. Зульфия очень помогла нам.
- То есть?
- Тетка у меня больна, а Валиева - управляющая аптекой. Сами понимаете, лекарства сейчас - страшный дефицит.
- Чем было вызвано ее особое расположение к вам?
- Видимо, магической силой фамилии. Дочь героя и всякое такое.
- Значит, она оказывала вам услуги?
- Да, Валиева, я уже говорила, приняла в нас участие... - Литовская замолчала, подыскивая нужные слова.
- Вы должны рассказать мне все.
- Поймите. Эвакуация. Чужой город. Цены на базаре дикие. Тете Соне врач прописал усиленное питание...
- Она помогала вам продавать вещи?
- Да, я ей отдавала мамины украшения, и она приносила нам продукты. Мясо парное, фрукты, рис. Она даже плов нам готовила.
Игорь на секунду представил себе чужой город и эту хрупкую до беззащитности женщину в очках, вырванную из привычного мира натертых до блеска полов, книг, акварелей и фотографий. Он вспомнил рассказы матери и сестры, вернувшихся из эвакуации, и вдруг увидел Валиеву как живую, вернее, не ее, а только руки, перебирающие украшения. Ведь для того, чтобы купить племянникам молока, его мать отдала в такие же жадные руки единственную их ценность - именные золотые часы отца. Он увидел все это и поверил Литовской. Сразу, прочно и до конца.