И Кристофер Кли последовал советам Оракула.
Вечером первого дня Пасхи генеральный прокурор покинул Белый дом, чтобы навестить Оливера Олифанта, посоветоваться и сообщить о том, что прием в честь его столетия перенесен президентом Кеннеди на более поздний срок.
Оракул жил в тщательно охраняемом поместье. Установленная по периметру система сигнализации только за последний год позволила предотвратить пять попыток ограбления. Он содержал большой штат слуг (все получали хорошее жалованье и могли рассчитывать на более чем приличную пенсию), включая брадобрея, камердинера, повара и горничных. Многие важные люди по-прежнему приезжали к Оракулу за советом, так что в особняке регулярно устраивались обеды, а иной раз гости оставались на ночь.
Кристиан с нетерпением ждал встречи с Оракулом. Ему нравилось общаться со стариком, выслушивать его страшные истории о банковских и корпоративных войнах, о стратегии мужчин, которым приходилось иметь дело с отцами, матерями, женами и любовницами. Он говорил о том, как защититься от государства, сила которого столь огромна, судебная власть слепа, законы далеки от справедливости, а свободные выборы насквозь продажны. Говорил не потому, что был циником, наоборот, трезво смотрел на жизнь. И при этом он настаивал на том, что человек может жить долго и счастливо, соблюдая нравственные законы, на которых должна строиться истинная цивилизация. Оракул просто зачаровывал.
Он принял Кристиана на втором этаже, где располагались небольшая спальня, огромная, выложенная голубым кафелем ванная с джакузи и душем, под которым стояла мраморная скамья, кабинет с внушительных размеров камином, библиотека и уютная гостиная с диваном и креслами, обтянутыми веселым ситчиком.
Дворецкий проводил Кристиана в гостиную. Оракул сидел в кресле-каталке, приводимой в движение электромотором. Перед ним на столике стояло все необходимое для чая.
Кристиан сел в кресло, заранее поставленное по другую сторону столика, налил себе чашку чая, взял маленький сандвич. Как всегда, от одного только вида Оракула у Кристиана поднималось настроение. Приятно, знаете, осознавать, что можно дожить до ста лет и сохранять столько энергии, хотя кожа Оракула теперь больше напоминала чешую, а на обширной лысине темнели пигментные бляшки. Зато руки торчали из рукавов элегантно сшитого костюма: несмотря на возраст, Оракул не утратил ни на йоту тщеславия. Правда, кожа на шее, схваченной шелковым галстуком, сильно обвисла, спина изогнулась, плечи подались вперед, сжав и без того неширокую грудь, а ноги совсем усохли. Однако черты лица еще не поддались надвигающейся смерти.
Кристиан налил чаю Оракулу, и несколько первых минут они пили чай, улыбаясь друг другу.
Оракул заговорил первым:
— Полагаю, ты приехал, чтобы сообщить об отмене приема по случаю моего дня рождения. Я смотрел телевизор с моими секретарями. И сказал им, что прием отложат. — Голос звучал глухо: сказывалось повреждение гортани.
— Да, — кивнул Кристиан. — Но только на месяц. Думаешь, ты сможешь продержаться? — Произнося эти слова, он улыбался.
— Безусловно, — ответил Оракул. — Это дерьмо на всех каналах. Прислушайся к моему совету, мой мальчик, прикупи акций телевещательных компаний. Они заработают кучу денег и на этой, и на всех последующих трагедиях. Они — крокодилы нашего общества. — Он помолчал, голос его чуть смягчился: — Как воспринимает случившееся наш любимый президент?
— Я все больше восхищаюсь этим человеком, — ответил Кристиан. — Держится он прекрасно. После смерти жены он стал гораздо сильнее.
— Когда происходит самое ужасное, что только может случиться с человеком, а человек держится, значит, он один из самых сильных людей в мире, — сухо заметил Оракул. — А это, возможно, не так уж и хорошо.
Он помолчал, чтобы отпить чая, бесцветные губы сомкнулись на белом ободке фарфоровой чашки.
— Если ты считаешь, что не нарушаешь клятву верности президенту и присягу, которую давал при вступлении в должность, почему бы тебе не рассказать, какие приняты меры?
Кристиан знал, что старик живет только ради этого. И умрет в тот самый момент, когда его выставят за дверь политической кухни.
— Френсис озабочен тем, что угонщики самолета до сих пор не предъявили никаких требований, — ответил Кристиан. — Прошло уже десять часов. Он полагает, что это дурной знак.
— Так оно и есть, — кивнул Оракул.
Они долго молчали. Глаза Оракула затуманились, утонули в темных мешках, набрякших под ними.