— Я волнуюсь из-за Френсиса, — на этот раз разорвал тишину Кристиан. — Боюсь, он не выдержит. Если что-то случится с ней…
— Тогда ситуация будет развиваться в опасном направлении. Видишь ли, я помню Френсиса Кеннеди маленьким мальчиком. Даже тогда меня удивляло, с какой легкостью он подчинял себе своих многочисленных кузенов. Он был прирожденным лидером, даже в детстве. Защищал маленьких, мирил больших. И иногда приносил больше вреда, чем те же хулиганы. Во имя добра он раздал немало тумаков.
Оракул помолчал, и Кристиан долил ему чаю, хотя чашка опустела лишь наполовину. Он знал, что старик ощущает вкус только очень горячего или очень холодного.
— Я сделаю все, что прикажет мне президент.
Глаза Оракула внезапно ожили.
— За последние несколько лет ты стал очень опасным человеком, Кристиан. Но не оригинальным. Во все исторические периоды находились люди, некоторые до сих пор считаются великими, которым приходилось выбирать между богом и страной. И некоторые очень религиозные правители ставили страну выше бога в полной уверенности, что за это они отправятся в ад. Но, Кристиан, сейчас наступило время, когда нам приходится решать, отдать ли жизнь за страну или обеспечить само существование человечества. Мы живем в атомный век. И перед каждым индивидуумом поставлен новый и небезынтересный вопрос. Позволю перефразировать его следующим образом. Если ты встаешь плечом к плечу со своим президентом, не станет ли твое решение угрозой всему человечеству? Это не столь просто, как отвергнуть бога.
— Для меня это не важно, — ответил Кристиан. — Я знаю, что Френсис Кеннеди лучше Конгресса, Сократовского клуба и террористов.
— Я частенько гадаю, с чего у тебя такая слепая верность Френсису Кеннеди. Уже нашлись сплетники, которые распространяются о ваших гомосексуальных отношениях. С твоей стороны. Не его. Что довольно-таки странно, поскольку ты спишь с женщинами, а он — нет, во всяком случае, после смерти жены. Но почему люди, окружающие Кеннеди, относятся к нему с таким благоговением? В политике он себя не показал. Взять хотя бы все эти реформаторские законы, которые он пытался протащить через Конгресс. Я полагал, что уж тебе-то хватит ума не лезть напролом, но, наверное, ты всегда оставался в меньшинстве. Однако твоя неординарная любовь к Кеннеди для меня — загадка.
— Он — человек, каким мне хотелось бы быть, — ответил Кристиан. — Как видишь, все просто.
— Тогда мы с тобой не были бы столь давними друзьями, — возразил Оракул. — Я вот не питал к Френсису Кеннеди никаких чувств.
— Он лучше всех остальных, — стоял на своем Кристиан. — Я знаю его больше двадцати лет, и он — единственный политик, который честен с людьми, не лжет им.
— Человека, которого ты описываешь, никогда не избрали бы президентом Соединенных Штатов. — Плечи Оракула словно расправились, руки легли на кнопки управления креслом, он откинулся на спинку. Над темным костюмом, белоснежной рубашкой, синим галстуком лицо со сверкающими глазами напоминало величественную маску, вырезанную из красного дерева. — Я не чувствую его обаяния, но в этом, наверное, нам не найти точек соприкосновения. А теперь я должен тебя предупредить. Каждый человек в жизни делает много ошибок. Такова уж особенность человеческого ума, и от этого никуда не денешься. Главное же состоит в том, чтобы не сделать ошибки, которая уничтожит тебя. Остерегайся своего друга Кеннеди, который слишком уж добродетельный, помни, что желание делать добро может обернуться злом. Будь осторожен.
— Характер не меняется, — уверенно заявил Кристиан.
Оракул всплеснул руками, словно крыльями:
— Очень даже меняется. Боль меняет характер. Печаль меняет характер. Любовь и деньги. А время разъедает характер. Позволь рассказать тебе одну историю. В пятьдесят лет у меня была двадцатилетняя любовница. У нее был брат, на десять лет старше. Как и со всеми моими молодыми женщинами, я также играл и роль наставника. Старался во всем им помогать. Ее брат, очень азартный и беззаботный, работал на Уолл-стрит и впоследствии крепко на этом подзалетел. Я никогда ее не ревновал, даже если она появлялась в обществе с молодыми людьми. Когда ей исполнился двадцать один год, ее брат устроил вечеринку и ради шутки пригласил мужчину-стриптизера, чтобы тот выступил перед ней и ее подругами. Секрета из этого никто не делал. Но я всегда осознавал, что внешность у меня никакая, что женщин я привлекаю отнюдь не физическими данными. Поэтому выходка эта меня оскорбила, хотя я понимаю, что не следовало мне так остро на нее реагировать. С женщиной этой мы остались друзьями, она вышла замуж, сделала неплохую карьеру. У меня появились новые молодые любовницы. А через десять лет ее брат поставил не на ту финансовую лошадь, на Уолл-стрит такое не редкость. Причем потерял не только свои деньги, но и те, которые доверили ему другие люди. Получил два года тюрьмы, естественно, потерял работу.