Однако этот грузовичок-полуторка, проехав мимо него несколько метров, вдруг затормозил. Женька со всех ног бросился к нему.
- До «Красного пути» добросишь? – с надеждой спросил Женька открывшего кабину парня чуть постарше его, с простым открытым лицом.
Тот расплылся в улыбке.
- Да я как раз туда, братушка. Залезай, все веселее ехать будет.
Не веря своей удаче, Женька скользнул в кабину.
- Мишка, - парень протянул ему большую, очень твердую ладонь.
- Женька.
Они ехали около двух часов. Мишка болтал, не переставая, изредка задавал короткие вопросы попутчику, выслушивал их явно вполуха и тут же продолжал рассказывать о собственных делах. Женька, сказавший лишь, что присматривает дом для намеренной туда переселиться семьи, сам узнал о парне все. Тот был из Твери, то есть, Калинина, детдомовец, сразу после школы призван в армию, успел повоевать год, в том числе и в этих местах. Так что, когда в новую советскую область стали вербовать переселенцев, раздумывал недолго. Ему что Калинин, что Калининград – все было едино, а в Восточной Пруссии понравилось еще во время войны. Тем более, в Калинине он жил в общажной комнате на десять человек, а здесь можно было заселяться в любой брошенный дом. Теперь работал шофером в «Красном пути» и, в целом, жизнью был доволен.
Вообще, как заметил Женька, главной чертой его нового знакомого был прямо-таки брызжущий оптимизм, уверенность, что рано или поздно все будет хорошо и даже отлично. Однако на Евгения дома с сорванной черепицей, которые он помнил чистыми и аккуратными, измождённые люди в деревнях, вереницы наглых крыс, сигающих через дорогу среди бела дня, произвели довольно унылое впечатление.
Впрочем, все это тоже сразу же отбрасывалось на периферию сознания, как не соответствующее его главной цели.
Превращение аккуратной немецкой деревни в захудалое советское хозяйство его тоже не впечатлило. Да, он не видел особого зла от здешних обитателей, но для него они всегда оставались врагами. И то, что сейчас вместо степенных deutschebauern* по плохо прибранным деревенским улочкам сновали убогого вида советские колхозники и пространство оглашалось русским матом, Женьку печалило очень мало.
Бауэры, впрочем, тут еще оставались – то тут, то там мелькали памятные Женьке лица. Мишка поехал сдавать груз, а Женька, наспех поблагодарив его, скользнул за бредущей по улице с каким-то кулем женщиной, показавшейся ему знакомой.
- Gutenabend, frau **, - обратился он ней.
Ответ был ошеломляющим:
- Здравствуйте, я ваша тетя, - по-русски ответила фрау с сильнейшим немецким акцентом, явно не понимая значения фразы, по всей видимости, заимствованной ею от советских пришельцев.
Она была совсем юной, однако сильно запущенной и одетой в какое-то серое рубище.
Да, это была Хельга – подруга Моники. Женька помнил ее полноватой девушкой в ярком национальном костюме трахте, заразительно смеющейся среди молодежи. Теперь это было поблекшее осунувшееся существо.
- Херр Айген! – воскликнула она, в изумлении округлив глаза.
Женька сначала не понял, отчего его появление вызвало такую бурю эмоций – в бытность его в деревне он с Хельгой общался мало. Но тут она схватила его за руку и увлекла в ближние развалины большого фермерского дома.
- Не надо, чтобы вас видели, херр Айген! – разобрал Евгений в бесконечном потоке ее слов.
- Фройляйн Хельга, успокойтесь, пожалуйста, и объясните, в чем дело.
Спокойный голос Евгения, по всей видимости, несколько привел девушку в чувство.
- Херр Айген, про вас спрашивали, - выпалила она, будучи, похоже, в полной уверенности, что парень от этих слов упадет в обморок. Но тот лишь выжидательно смотрел на нее, так что она продолжила:
- Сначала один человек. Из самого Кенигсберга… Через несколько дней, как русские пришли. Ходил тут, ходил, - по деревне, по сожженной усадьбе херра барона…
Хельга драматически понизила голос:
- И ночами там ходил.
- Русский?
- Нет, немец… А может, и не немец, но говорил без акцента… Потом, видно, ему кто-то что-то про вас рассказал, он за Моникой стал хвостом ходить, все про вас выспрашивал. И с дядькой ее, херром Францем, говорил.
- А где же Моника? – Женьке становилось все тревожнее.
Но Хельга лишь громко всхлипнула и продолжала:
- Потом пропал он куда-то, уехал, должно быть. А два дня назад…