Размышления заняли не более секунды, но за это время злодей успел подбросить свой стилет в воздух, поймать его за лезвие и размахнуться – с недвусмысленным намерением метнуть в австрийского орденоносца. А тот и сгруппироваться не успел – точно прилип к перилам. Тогда Анита, даже как следует не обдумав своих действий, сильным толчком обеих рук запустила ридикюль прямо в лицо бандиту.
Миниатюрная сумочка не могла нанести хоть сколько-нибудь ощутимый урон здоровенному верзиле, но его лапища дрогнула и стилет, пущенный как дротик, пролетел на вершок от левого уха австрийца. Последний опомнился, бросился на врага, и завязалась варварская схватка.
Анита была уверена, что здоровяк в черном сразу же сомнет и скрутит тонкого юношу, и уже собиралась бежать в вагон, чтобы позвать на помощь, но юноша оказался не лыком шит. Попыхтев и посопев, подобно паровозу, он провел стремительный прием, в результате коего верзила с воплем перелетел через невысокие перильца и бултыхнулся в речку, через которую они как раз переезжали.
Речка была мелкой, можно было разглядеть, как бандит с разлета ударился головой о дно и безжизненно повис в воде, растопырившись, как громадная черная медуза. Что с ним стало дальше, понять не удалось, потому как поезд съехал с моста и речка осталась позади, скрытая прибрежным камышом.
– Пожалуй, он утонет, – сказала Анита и подобрала свой ридикюль. Плотно набитый и крепко застегнутый, он вполне годился на роль метательного оружия.
– Вам его жаль? – спросил австриец, отдуваясь и одергивая свой сюртук. Не дожидаясь ответа, подосадовал: – Порвал мне Krawatte… кретин! – Он снял с шеи платок, повертел его и с сожалением бросил на рельсы.
– Вы знаете приемы французской борьбы? – полюбопытствовала Анита.
– Да, – небрежно отозвался австриец. – Мастер Жан Эсбройе дал мне десяток уроков. Очень полезно.
Сегодня Аниту уже ничем нельзя было удивить. Если император всея Руси вручил мальчишке высший орден, то почему бы величайшему европейскому мастеру единоборств не сделаться его преподавателем?
– Теперь мы знаем, как эти подлецы выследили вас. Лжекапуцин сел вместе с нами в поезд в Базеле. Он приметил, какое место вы займете, и с одной из промежуточных станций отправил гонца своим сообщникам. На резвой лошади, напрямик, он смог обогнать наш поезд, а где расположить засаду, наметили заранее – там, где поблизости от железнодорожной ветки не было селений и, как следствие, риск, что откуда-нибудь нагрянут лишние свидетели, сводился к минимуму.
– Несомненно, все так и было, – согласился юнец. – У вас превосходное мышление. Но сейчас я бы попросил вас обо всем этом забыть. Мы подъезжаем к Шпрайтенбаху… Я намерен покинуть поезд.
– Как? – опешила Анита. – Прямо на ходу? Вам разве не надобно в Цюрих?
– Нет. Я уже прибыл в пункт назначения. Там непременно начнутся разговоры с полицией, допросы… мне бы хотелось всего этого избежать. Благодарю вас за содействие… и простите, если что-то было не так.
С этими словам он перемахнул через перильца, соскочил с замедлившего и без того плавный ход поезда и, упруго приземлившись на ноги, скрылся в заброшенном саду, разросшемся на окраине маленького городка.
Анита покачала головой. Этот человек вел себя несоответственно своему статусу, который она уже вычислила. Отчасти его извинял юный возраст, а отчасти… Закончить мысль Анита пока не могла.
Как и предсказывал австриец, в Шпрайтенбахе поездом, привезшим, помимо живых пассажиров, груду мертвых тел, сразу заинтересовались органы охраны правопорядка. Анита и Максимов рассчитывали, что после дачи показаний смогут тем или иным способом продолжить путь в Цюрих, однако их настоятельно попросили остаться до утра. Полиция намеревалась пядь за пядью обследовать весь состав и все находящиеся в нем предметы, дабы удостовериться, что возможность еще одного взрыва полностью исключена. Анита вспылила, заявила, что не собирается ночевать в клоповнике (приличных гостиниц в Шпрайтенбахе не было). Максимов ее поддержал.
Поздно вечером, когда они сидели в станционной таверне и без аппетита жевали картофельные оладьи под названием «Rösti», почти неотличимые по виду и по вкусу от белорусских драников, к ним подошел Джеймс Грин. Он склонился к их столику и заговорщицки прошептал: