«Живи Павел сегодня, он бы, пожалуй, кончил свои дни в психиатрической лечебнице, — пишет Даймонт. — Всю свою жизнь он был одержимым всепоглощающим чувством собственной греховности и вины. Это чувство преследовало его беспощадно. Ранние изображения Павла в Новом завете… рисуют нам малопривлекательную внешность. Эрнест Ренан характеризует его как „отвратительного маленького еврея“. Павел был маленького роста, кривоног, слеп на один глаз, и тело его, по всей видимости, было искривлено. Он был подвержен периодическим приступам малярии. У него были повторяющиеся галлюцинации и, по мнению некоторых ученых, эпилептические припадки».
Великому Рембрандту, находившемуся на четыре почти века ближе нас к нему, этот ужасающе мизерный и болезненный облик был либо не известен, либо он скрыл его. Да так, что на его фоне любое приукрашивание действительности соцреалистами кажется детским лепетом. С портрета Павла, созданного гениальным реалистом Ренессанса, на нас глядит крупный, широкотелый, величественный старец, в усталой, но динамически мужественной позе которого сосредоточены вся мудрость и все заботы мира.
Таким он и вошел в сознание верующих христиан. «Скалой веры» — для Мартина Лютера. Но человеком, «суеверие которого сравнимо разве что с его хитростью» — для Фридриха Ницше.
Не знаю, хитрость или какие-то другие причины заставили этого неистового гонителя новых сектантов — последователей Иисуса — поменять направление своего пыла ровно на 180 градусов. По мне, это связано с патологической тягой людей, обделенных природой физически, к вождизму и мировой славе. Вот как описывает этот духовный пируэт Павла уже цитируемый мной Аверинцев, один из крупнейших русских мифологов и историков религии:
«Преданность консервативному иудаизму внушила ему ненависть к первым христианам… В молодые годы он участвовал в убийстве диакона Стефана, забитого камнями, в арестах христиан в Иерусалиме. Намереваясь начать широкое преследование христиан, он направляется в Дамаск. Однако на пути… он испытал чудесное явление света с неба, от которого пал на землю и потерял зрение; голос укорил его („Савл, Савл! Что ты гонишь меня?“) и велел слушаться тех, кто скажет ему в Дамаске, что делать. „Видение в Дамаске“ стало поворотным событием в жизни Павла. Исцелившись от слепоты по молитве христианина Анании (по другим источникам, Ханания — Л. Л.), Павел принимает крещение и начинает проповедь христианства…».
В Деяниях Апостолов есть отрывок (9, 1–2), в котором говорится, что конкретно собирался он делать в Дамаске с последователями Иисуса: «любого, и мужчин, и женщин, последующих этому учению, связав, привести в Иерусалим», — причем разрешение на это он предварительно «выпросил» у первосвященника (у иудейского, разумеется, — иных тогда еще не было).
Как ни привыкаешь к особому дару религиозных корифеев творить и испытывать на себе чудеса, такой резкий переход из состояния воинствующего гонителя сектантов в столь же воинствующего их глашатая от одного только голоса усопшего Иисуса, причем явно, надо полагать, ненавистного ему, кажется сверхчудом — чудом чудес. Даймонт подозревает в нем «очередную галлюцинацию». Мне же, грешному, и это объяснение не кажется убедительным, ибо для галлюцинации и немедленного, вслед за ней, разворота все здесь как-то до чертиков прямолинейно, все как-то на одной семантической оси: был «против» — услышал устыдивший его голос врага — стал «за».
Тайну этого превращения можно было бы оставить неразгаданной, поскольку дело не в ней, а в том, что за ней последовало. Но все мы не дети, и прекрасно понимаем, как такие «чудеса» обычно происходят в жизни. Думается мне, что этот мифологизированный отрезок биографии Павла чрезмерно ужат во времени, благо миф как художественная структура это позволяет. На самом деле, все происходило несравнимо медленнее и будничнее.
Годы катят, а человек, жаждущий славы и успеха, несмотря на петушинность нрава, прозябает в совершенной безвестности. Не порядок. Надо рвануть крылом как-то по-иному. Чего-нибудь скандального тоже не мешает, совсем наоборот — скандальное-то и может помочь. Короче, что-то в этом роде с ним явно происходило. Если нет, то остается предположить, что учение гонимых от частого и близкого контакта с ними, по правде, полонило эту буйную революционную головушку. Ведь если температурный накал души родственен (адекватен, тождественен), то различие в содержании не столь уж и существенно. Сговориться можно. Примеров таких скандальных альянсов с недавними врагами немало. У нас на Руси, к примеру, истовые ленинцы, успешно гнавшие националистов и религиозников на Соловки, сами стали ныне и православными, и националистами.