Франк Фрёлик с трудом опустился в кресло. Мысли у него путались. До того, как он вскрыл конверт, он еще надеялся, что письмо от Элизабет. В голове звучал, отдаваясь эхом, голос Рейдун Вестли. «Прости меня… эти ужасные люди… последнее желание». Он сел и еще раз прочел письмо.
Когда зазвонил телефон, он вздрогнул и судорожно схватил трубку.
— Я поговорил с Сёрли из ЭКО. Навел справки насчет богача, которого ограбил Ильяз Зупак, об этом Нарвесене, — сказал Гунарстранна.
«Что-то он зачастил», — подумал Фрёлик.
— В самом деле? И Сёрли сказал что-нибудь любопытное?
— Да нет… Мне удалось выяснить только, что Нарвесен очень богат. Он биржевой маклер, коллекционирует произведения искусства. Кроме того, в последнее время он скупил большие участки леса в Хедмарке.
— Об этом я знал!
Гунарстранна кашлянул:
— Только что Сёрли перезвонил мне. Должно быть, мои вопросы задели его за живое и он не переставал думать о Нарвесене. Так вот, банки обязаны сообщать в их отдел обо всех крупных операциях с наличными. Недавно Нарвесен снял со своего счета в «Нордеа банке» большую сумму.
— Много он снял?
— Пять миллионов.
— Почему сведения такого рода попадают в отдел по борьбе с экономическими преступлениями?
— Обычное дело. Банки обязаны сообщать обо всех серьезных операциях с наличными, чтобы предотвратить возможное отмывание денег.
— Нарвесен объяснил, зачем ему понадобилось пять миллионов?
— До сих пор никто ничего у него не спрашивал. Меня заинтересовал день, в который были сняты деньги.
— И какой же это день?
— Тот самый, когда освободили Юнни Фаремо, а его сестрица подалась в бега.
Фрёлик смотрел в окно. В нескольких метрах внизу на перекрестке с круговым односторонним движением едва не столкнулись две машины.
— И что ты думаешь? — спросил он. — Ты бы не позвонил, если бы у тебя не было версии.
— Возможно, операция Нарвесена никак не связана с нашими делами, но ведь ты знаешь мое мнение. Не люблю я так называемых совпадений.
— Теорема совпадений Гунарстранны, — невольно улыбнувшись, сказал Фрёлик. — Нет такого понятия, как совпадение. Словом «совпадение» обычно подменяют логические доводы.
— Фрёлик, ты явно выздоравливаешь. Когда я умру, можешь написать мой некролог. Итак, если моя версия верна, Нарвесен снял деньги неслучайно. Лично я подозреваю шантаж.
— Почему?
— Нарвесена уже шантажировали прежде.
— Что-о?!
— Дело связано с круизами. Его фамилию я нашел в архиве. В девяносто первом с ним произошла такая история. Нарвесен был одним из крупных акционеров компании, которая отправляла американских туристов в круизы вокруг Карибских островов. Если помнишь, незадолго до того произошел пожар на пароме «Скандинавиан стар», погибло больше ста пятидесяти человек. Все тогда только и говорили что о безопасности, а пассажирские лайнеры называли смертельными ловушками… Так вот, один человек потребовал у Нарвесена десять миллионов. В противном случае шантажист угрожал сообщить в прессу о ненадлежащем уровне безопасности на круизных лайнерах его компании. Шантажистом оказался норвежец, бывший капитан одного из лайнеров, уволенный за пьянство. Очевидно, он хотел отомстить.
— И что же дальше?
— Его поймали. И осудили на три года.
Две машины на круговом перекрестке создали затор. Кто-то нажал на клаксон. Наконец пробка начала рассасываться. Водитель одной машины погрозил другому кулаком. Вскоре перекресток опустел.
Фрёлик сказал:
— Раз тогда шантажиста арестовали, значит, Нарвесен обратился за помощью в полицию. Почему же сейчас он так не поступил?
— Не знаю. И зачем ему понадобилось снимать со своего счета пять миллионов?
— Понятия не имею. Но, если Нарвесен такой умник и его дела на бирже идут так хорошо, как ты говоришь, он наверняка отлично осведомлен о разных способах отмывания денег. Например, он мог воспользоваться для своих целей другим счетом, — скажем, счетом какого-нибудь доверенного адвоката… А пять миллионов снял с самыми честными намерениями… или очень торопился.
— Последняя версия мне нравится больше, — заметил Гунарстранна. — Особенно если учесть, в какой день Нарвесен снял деньги.
— Что думает Сёрли?
— Сёрли считает Нарвесена белым и пушистым, безгрешным, как новорожденный младенец. По-моему, он говорит искренне. Но я еще не встречал ни одного совершенно безгрешного богача. Мне кажется, возможно все. Может быть, Нарвесен когда-нибудь позировал для порнографических снимков в одних плавках и с яблоком во рту.
— Такие вещи в наше время никого уже не шокируют.
— Может, он любит маленьких мальчиков и его засек частный детектив, нанятый его бывшей женой?
— В то время, когда я имел с ним дело, он не был женат, — возразил Фрёлик. — По-моему, он интересуется женщинами. Независимо от того, женат он или нет, в наши дни нет недостатка в одиночках, которые все свободное время трахаются друг с другом и пьют шампанское. В «Дагенс Нериннслив» полно объявлений о знакомстве «без обязательств»… Нет, секс — слишком старомодно. Я бы предположил какую-нибудь финансовую махинацию.
— Трудность в том, — сказал Гунарстранна, — что Нарвесен выдает себя за честного человека. Насколько мне известно, многие считают его образцовым бизнесменом. В том числе и на фондовой бирже Осло.
— Что касается честности на фондовой бирже Осло, о ней и речи быть не может! И кому об этом знать, как не Сёрли!
— Да, но в данном случае имеется в виду лишь то, что Нарвесен не выходит за рамки закона. И даже не приближается к этим рамкам. С другой стороны, когда человек снимает со счета такую крупную сумму, предположить можно все что угодно.
— А может, похищение? — спросил Фрёлик.
— У него нет ни детей, ни ценных скаковых лошадей, ни призовых охотничьих собак. И все-таки я рассчитываю на то, что Сёрли пошлет Нарвесену официальный запрос. Посмотрим, что он ответит!
Закончив разговор, Франк Фрёлик уставился в пространство. Он думал о Нарвесене и о должностных инструкциях. О Сёрли и об официальных запросах. «Идут минуты… — с раздражением думал он. — Tempus fugit… Время летит… Все вроде как действуют, но ничего не происходит!» Он посмотрел на настенные часы. Скоро час дня. У офисных служащих начинается обеденный перерыв. Хотя дело о краже со взломом было давно, в 1998 году, он хорошо запомнил кое-что. Один раз он беседовал с потерпевшим именно в обеденный перерыв, в кафе «Театр», где за биржевым маклером был зарезервирован постоянный столик.
Обед. Кафе «Театр». И время как раз совпадает!
Фрёлик действовал наугад. Но что еще мог он предпринять? Он доехал на метро до станции «Национальный театр». Поднялся наверх, перешел Стортингсгата и бросил взгляд на окна кафе «Театр». Там обедали завсегдатаи, поглощенные друг другом или самими собой. Повернув на Клингенберггата, он снова посмотрел в окно и увидел Нарвесена за тем же столиком, где они беседовали много лет назад. Он, как всегда, сидел один и пил кофе — значит, скоро выйдет.
Фрёлик снова посмотрел на часы. Без четверти два. Он обошел квартал и встал в очередь на трамвайной остановке у Национального театра, напротив входа в кафе «Театр». Пахло снегом. Ветер разносил по улицам крошечные сухие снежинки; падая, они, как пыль, оседали на плечах и на рукавах прохожих. Вскоре Фрёлик заметил за стеклами кафе каштановую шевелюру Нарвесена. Ровно в два часа Нарвесен поднялся и, улыбнувшись официантке, вышел из-за стола. «Старый клиент, хорошие чаевые…» Франк Фрёлик дождался, пока Нарвесен вышел из зала и направился в гардероб. Он быстро перебежал площадь и, когда Нарвесен в зимнем пальто вышел на улицу, шагнул ему навстречу со словами: