Анна свирепела. Какое им дело, этим дряням, до ее жизни? Какое они имеют право вмешиваться в ее жизнь? Им что, своих забот мало?
Чтобы как-то досадить женщинам, она говорила:
— Да, я жила. «Кофе со сливками и с пирожными…» Эх вы, убогие! У меня каждую субботу куча гостей собиралась. — Она видела, какими глазами смотрят на нее и тетушка Джилья, и Мара, и сама синьора Цокки. Не верят. Думают, что она врет.
Мара так и говорит:
— Ты врешь, Аннина. Ну, признайся, что ты врешь! Такого же не может быть. Каждую субботу?.. Я пила шампанское семь лет назад, когда моя сестра выходила замуж… А индейку я не ела ни разу… Ты ела индейку, тетушка Джилья?.. Ты когда-нибудь пила шампанское?
Тетушка Джилья пожимала плечами:
— Мой муженек не дослужился до министра… А ты веришь Аннине? Пусть поклянется святой мадонной, что говорит правду.
Анна швыряла в корыто намыленную простыню, вытирала о передник мокрые руки и торжественно заявляла:
— Клянусь святой мадонной, клянусь своей жизнью, пускай меня убьет молния! Все, о чем я говорю, — истинная правда!
На минуту-другую в прачечной воцарялась тишина. Даже Мара Менсалли не произносила ни звука и стаяла так, словно ее внезапно поразил шок. Тетушка Джилья смотрела на Анну полными страха глазами и, наверное, ожидала, что сейчас над головой у нее сверкнет молния и от Анны останется горстка пепла. А синьора Цокки заметно бледнела, и Анна была уже уверена, что бледнеет она от острой зависти к ее прошлому. Сама синьора Цокки всю жизнь билась как рыба об лед, мечтая заиметь «свое дело». Всю жизнь не доедала, работала точно вол и копила, копила эти проклятые лиры, чтобы однажды о ней сказали: «А знаете, синьора Цокки, бывшая прачка, теперь ведь стала хозяйкой. У нее солидное дело, и она пользуется большим уважением…»
И вот она, наконец, добилась своего. Высохла, постарела, сморщилась, но добилась. Теперь она старается держать себя надменно, как и положено людям ее положения, но — святая мадонна! — синьора Цокки и сама знает, что никакого «положения» у нее нет. Даже такая вот дрянь, как эта русская беженка, которой на ее родине любой проходимец мог сейчас безнаказанно плюнуть в рожу, — даже такая вот дрянь смотрит на синьору Цокки без всякого подобострастия и страха. И синьора Цокки видит, что Мара Менсалли и тетка Джилья, ее собственные прачки, ее наемная рабочая сила, хотя и презирают Аннину, но тоже завидуют ее прошлому. А кто завидует синьоре Цокки?
— Индейки, шампанское, — зло усмехается она, глядя на Анну и вкладывая в свой взгляд как можно больше презрения. — Предположим, все это было. Но где же оно сейчас? Там? — синьора Цокки машет рукой в сторону моря. — А что здесь? Я вот захочу и вышвырну тебя вон, потому что я тут хозяйка, а ты кто? Хочешь, вышвырну? Ха-ха-ха! Мы посмотрим, как ты заскулишь, госпожа Луганова! Ну, чего примолкла? Чего поджала хвост? Отвечай, говорю, хочешь, я тебя вышвырну вон?
— Нет… — испуганная Анна отступает подальше от синьоры Цокки. — Простите меня, синьора, если я вас чем-нибудь обидела… Я ничего такого не хотела… Простите меня…
Мара Менсалли и тетка Джилья молчат. Но синьоре Цокки мало их молчания. Они тоже должны быть унижены, тоже должны поджать хвост.
— А вы чего рты пораскрывали? — кричит на них синьора Цокки. — Не нравится вам у меня — убирайтесь туда, где каждую субботу пьют шампанское и жрут индеек. Может, вас возьмет на работу госпожа Луганова? Эй ты, русская барыня, приглашай своих подружек, уж как-нибудь вдвоем они выстирают твои шелковые наряды!
Мара Менсалли тонко, подобострастно смеется:
— Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ну и скажет же синьора Цокки! «Русская барыня… Шелковые наряды…» Святая мадонна, не дай помереть от смеха!.. Джилья, пойдем в услужение к госпоже Лугановой? Не жизнь будет у нас с тобой, а сказка. Ты ведь станешь приглашать нас за стол, Аннина, когда у тебя будут гости?..
Теперь уже подхохатывает и тетушка Джилья. Кто-кто, а тетушка Джилья должна держаться за свое место руками и зубами. Хватит с нее того горюшка, какое она хлебнула, долгие годы батрача на ферме. Хозяин ее хотя и был человеком культурным, хотя и читал по вечерам «Божественную комедию», но скряг таких поискать надо. Бывало, дадут на ужин минестрину[10], а в каждой тарелке — два-три дохлых таракана. Батраки возмущаются, хозяин же стоит и смеется: «Если хотите знать, их мясо не хуже бараньего. К нему надо только привыкнуть…» Ну, и воротит тебя от такого блюда, а жрать-то надо, потому что другого ничего не дадут, с пустым же брюхом много не наработаешь…
10