В прачечную Анна явилась только на другой день. Она даже себе боялась признаться, что в ней все-таки теплится надежда: а вдруг синьора Цокки плюнет на Армиду и, пожурив Анну за несдержанность, оставит ее у себя.
Но уже по тому, как встретили ее тетушка Джилья и Мара Менсалли, Анна поняла — это конец.
Тетушка Джилья сказала:
— Ты не только отнимаешь хлеб у себя, но отнимаешь его и у нас.
А Мара Менсалли добавила:
— И тебе не за что будет обижаться на синьору Цокки. Знаешь, что ей заявила Армида? Она сказала: если хозяйка оставит тебя на работе, то не только сама Армида, но и все ее знакомые забудут дорогу к нашей прачечной. Понимаешь?
Вошла синьора Цокки. Обычно, когда кто-то из прачек был в чем-то виноват, хозяйка обрушивалась с таким запалом гнева, что ее крик слышался за два квартала. И бушевала она до тех пор, пока голос ее не становился похож на писк мышонка.
Сейчас же синьора Цокки сдержанно поздоровалась с Анной, глухо спросила:
— Что ты теперь намерена делать?
Анна сказала:
— Я все понимаю, хозяйка. Я пришла получить расчет. И не надо ни о чем говорить.
— Превеликий боже! — воскликнула синьора Цокки. — Что ты наделала, Аннина! Зачем тебе надо было связываться с этими людьми? Скажи, зачем? И что ты там им наговорила?
— Я сказала им, что все они сволочи. Там был один русский. Бывший русский, как я. Синьор Меркулов… Ему я тоже сказала, что он дерьмо. Вот и все. И больше ни о чем у меня не спрашивайте.
— Ты так и сказала, что они сволочи? И синьоре Армиде так сказала?
— Да. Именно так и сказала.
И опять Анна почувствовала что-то похожее на гордость. Ни сама Цокки, ни тем более тетушка Джилья или Мара Менсалли никогда не осмелились бы высказать какому-нибудь денежному мешку и половину того, что выложила она Армиде и ее гостям. Может, они и не виноваты в этом, но в них есть что-то от рабов, которые всегда должны ходить, согнувши спину. Кажется, они все сейчас жалеют ее — ведь без работы ей придется очень туго, но разве Анна не видит, как они ей завидуют? Небось каждая из этих женщин думает: «Мне бы вот так осмелиться хоть раз в жизни… Хоть раз в жизни почувствовать себя настоящим человеком!»
Синьора Цокки, вручая Анне деньги за работу, сказала:
— Видит бог, Аннина, я не хотела тебя выгонять. Но… У тебя все-таки кое-что осталось от старых привычек из той, другой жизни. Нет-нет, а потом взорвешься… Я тебя не осуждаю, Аннина, но и ты меня не осуждай… Пусть поможет тебе святая мадонна.
Это был ее последний взрыв.
Анна никогда не жалела о нем и, часто думая о случившемся, вновь и вновь испытывала какой-то острый холодок в сердце, будто а тот день ей хотя издали довелось увидеть себя той Анной, которой она когда-то была. Ей даже казалось, что, если бы Алешка знал об этом, он меньше презирал бы ее.
Она написала Алеше. Одно письмо повезла в Рим, где, как ей сказали, можно встретить советских летчиков. Она действительно их встретила, и оказалось, что они знают ее сына — летчика Алексея Луганова. Целый месяц после этого Анна жила какой-то странной, лихорадочной жизнью. Каждый день она чего-то ждала. То вдруг начинала думать, что Алеша уже мчится к ней в Италию, и она, готовясь к встрече с сыном, развивала бурную деятельность: стирала-перестирывала свои старые платья, наводила порядок в хибарке Паоло Бассо, а самого старика заставила стричься и бриться и категорически запрещала ему притрагиваться к бутылке «гриньолино», которую она купила специально для торжественной встречи.
Но день проходил за днем, Алеша не появлялся, и тогда Анна, рассудив, что прилететь в Италию он не может, с таким же нетерпением начинала ожидать от него ответа на свое письмо. Еще издали завидев на виа Пикадилли почтальона, она спешила ему навстречу, однако почтальон не обращал на нее никакого внимания, и Анна, стыдясь самой себя, пробегала мимо, словно торопясь по каким-то неотложным делам.
Однажды Паоло Бассо сказал:
— Бесплодные надежды, синьора Анна, отнимают у человека силы и ведут к безумию. Когда-то и я ожидал, что ко мне придут и скажут: «Доктор права Паоло Бассо, вы — ученый муж, и только власть диктатора лишила вас возможности занимать подобающее вам место в свободном обществе… Теперь диктатора нет, и мы пришли за вами…» Вы видите, синьора Анна, чего я дождался.