- Мне кажется, что этот вопрос ты ставишь излишне остро, - сказал Свиридонов и зачем-то взял в руки оранжевый карандаш. - Если в нашем техникуме наблюдается тишь да гладь, то это еще не значит, что мы миримся с уклонистами, вредителями и прочими мерзавцами белогвардейской ориентации. Может быть, их у нас потому и нет, что мы на соответствующую высоту поставили воспитательную работу...
- Ну, положим, крокодила агитацией не проймешь.
- Крокодила не проймешь, а наше советское юношество проймешь. И что тут, собственно, не понять: партия большевиков, выражающая волю трудящихся всей Земли, разворачивает невиданное строительство и одновременно ведет непримиримую классовую борьбу ради социальной справедливости, равенства и счастья для всех людей... Это, в конце концов, не бином Ньютона.
- Хорошо, - лукаво согласился Зверюков и затушил папиросу о массивное пресс-папье. - А почему у нас на втором курсе учится Шаховская? Из каких это таких она Шаховских? А что, если она из тех, которые отлично понимают бином Ньютона, но не хотят понять платформу большевиков?! Нет, ты погоди, у меня не все! Почему мы не пресекаем беспорядочные половые связи среди преподавательского состава? Разве нам не известно, что этот разврат объективно работает против нас, потому что человек, запятнавший себя на любовном фронте, рано или поздно скатится в стан классового врага?! И последнее: вот лично ты уверен, что не пригрел на груди шпиона? Не надо смотреть на меня, как солдат на вошь, ты лучше ответь - зачем твоя машинистка таскает домой использованную копирку? Если ты не знаешь, то я тебе намекну: затем, что по копирке можно легко восстановить засекреченный документ...
Свиридонов, каменея лицом, сказал:
- Ты, Зверюков, говори-говори, да не заговаривайся! Полина Александровна, между прочим, партиец с двадцатого года, потому забирает использованную копирку, что работает на дому. И не надо всех стричь под одну гребенку! А то и я тебя могу заподозрить в том, что ты тайно проводишь троцкистскую линию, ставя под удар лучших большевиков... Ну согласись, что это выходит глупо...
- Да нет, это уже называется не "глупо", а это называется - ты так, товарищ Свиридонов, больше, пожалуйста, не шути. Как партиец партийцу тебе скажу: не шутейное сейчас время, такое время, которое стремится вперед под лозунгом "кто кого"! А у нас с тобой, Павел Сергеевич, как поглядишь, кругом сплошные недоработки.
Свиридонов собрался было сказать в ответ, что он не второй день в партии и ему не надо устраивать политчас, тем более агитировать за линию Центрального Комитета; но главное, он захотел сказать, что, дескать, ничто так не драгоценно в любом настоящем деле, как чувство меры, и, разумеется, обострение классовой борьбы - процесс объективный, необходимо полирующий кровь социалистической революции, однако босяцкий подход к этой борьбе может привести к трагическим результатам, что уже не раз случалось в истории человечества, взять хотя бы учение Иисуса Христа, который, возможно, был видным революционером своей эпохи, а церковь опорочила прогрессивную сущность его учения эксплуататорской направленностью, инквизицией, крестовыми походами и массой глупых условностей, каковые отвращают от христианства всякого мало-мальски культурного человека... Но, зная Зверюкова как партийца необразованного, грубого и простого той самой простотой, которая хуже воровства, Свиридонов сказал только:
- Ну ладно, беру твои факты на карандаш. - И на этом они расстались.
Когда Зверюков ушел, Свиридонов вызвал к себе секретаря-машинистку Полину Александровну, старуху с необыкновенно прямой и стройной, даже юношеской фигурой, наказал ей впредь брать для домашней работы только неиспользованную копирку и стал собираться в районный комитет партии, где на час пополудни было назначено закрытое заседание по вопросу об искоренении кулака. Павел Сергеевич прихватил кое-какие бумаги, вышел в коридор, запер за собой дверь, посетил туалет и там внимательно осмотрел стены на предмет надписей враждебного направления, но, кроме неприличных, других надписей не нашел, опять вышел в коридор, и тут его остановил учащийся третьего курса Праздников, который кашлянул и сказал:
- Я, Павел Сергеевич, насчет проекта Дворца Советов. А что, если в голове у Ленина устроить библиотеку?..
Свиридонов посмотрел в потолок, а потом сказал, как бы очнувшись, словно его отвлекли от какой-то занятной мысли:
- Что-то я вас, Праздников, не пойму.
- Я говорю, здорово получится, если в голове у статуи Владимира Ильича, которая по проекту увенчает Дворец Советов, устроить библиотеку для самых широких масс. В туловище пускай будет книгохранилище, а в голове абонемент и читальный зал. Ведь жалко, что такие площади останутся пустовать! Но главное - это будет новое слово в архитектуре, мы всему капиталистическому миру покажем кузькину мать, то есть мы покажем, на что способен пролетариат, который сбросил свои оковы!
Свиридонов как-то нерасположенно призадумался и сказал:
- Вообще говоря, причудливая идея. Даже, простите, странная. Хотя... хотя жизнь в наше время неудержимо опережает мысль, и то, что сегодня представляется странным, завтра, глядишь, окажется в самый раз. Словом, нужно подумать, молодой человек, не исключается, что в вашем предложении есть зерно.
Весь путь до райкома партии, который Свиридонов, как всегда, одолел пешком, его не отпускала мысль о странной библиотеке. "С одной стороны, рассуждал Павел Сергеевич, - идея и вправду довольно-таки дурацкая, которая может прийти в голову разве что неокрепшую, молодую, но, с другой стороны, никогда не знаешь, как наверху воспримут ту или иную причудливую новацию, а вдруг ее воспримут там, что называется, на ура?.. Во всяком случае, рискнуть можно, да и не так велик риск, да и пора о себе напомнить соратникам по борьбе..." Однако как это сделать практически, Свиридонов не представлял.
В райкоме партии ему встретилось множество старых приятелей, и среди них, между прочим, некто Александров-Агентов, занимавший значительную должность в ОГПУ и бывший в близких отношениях с некоторыми товарищами из высшего руководства; с этим Александровым-Агентовым он познакомился на комсомольском съезде в двадцать шестом году, и между ними со временем возникла своего рода приятельская симпатия. Как только Свиридонов его увидел, он сразу решил: именно этот человек поможет ему довести идею о библиотеке до сведения товарищей из высшего руководства, - и ему сразу сделалось хорошо, точно отпустила тупая боль.
Доклад по вопросу об искоренении кулака, который делал какой-то Суслов, и даже содоклад приятеля Александрова-Агентова он слушал вполуха, поскольку тем временем сочинял записку об этой самой библиотеке, и только иногда до него долетали особенно горячительные слова:
- Статистика - наука, вообще вредная для дела социализма, - например, говорил докладчик, - показывает, что шесть процентов кулацких дворов давали стране до половины совокупного сельскохозяйственного продукта. Исходя из этих коварных цифр, некоторые товарищи утверждали, будто искоренение кулака губительно отразится на урожайности и надоях. Пусть так. Мы, большевики, глядим дальше, мы видим широкую историческую перспективу, по сравнению с которой ничто - временное падение продуктивности сельскохозяйственного производства. Рабочий класс и трудовое крестьянство смело пойдут на нехватку хлеба и даже голод, ради того, чтобы сбылись великие предначертания Карла Маркса, ради того, чтобы победила линия сталинского ЦК. С высшей точки зрения, хлеб для нас - дело десятое, главное - это торжество коммунистического учения, которое воодушевляет трудящихся всей планеты...