— А как ты думаешь, есть ли у уничтожившего страсти жены или имущество?
— Нет, — не задумываясь, ответил Луций.
— А милосерден он или жесток?
— Милосерден.
— А злонамерен он или дружественен?
— Дружественен, — все также моментально продолжал отвечать юноша.
— А порочны его помыслы или чисты?
— Чисты.
— А владеет он своими чувствами или нет?
— Владеет.
— Превосходно! — воскликнул буддист. — Выходит, ты познал путь единения с Брахманом.
Как только бурят произнес последние слова, Луцию привиделась за деревьями Лина, виновато улыбающаяся ему. Он бросился к ней, но зацепился за вышедший из земли толстый корень и свалился на траву.
Чуть не наступив на юношу, из-за деревьев выскочили двое индусов и заголосили, отбивая поклоны буряту.
— Мы в восхищении, мы в восхищении! Почтенный наставник всеми возможными путями разъяснил учение. Мы пришли к почтенному наставнику как к прибежищу! — Тут они, взявшись за руки, пали перед бурятом на колени и продолжили: — Да считает почтенный наставник нас его учениками отныне и пока теплится жизнь!
Бурят благосклонно поднял новых учеников с колен, а спустившийся с холма отец Климент при помощи женщин перевернул Луция на спину и начал делать ему искусственное дыхание, возвращая к жизни.
К ним подошел сочувствующий ассириец и так подбадривал юношу:
— Существуют три меры: добрая мысль, доброе слово и доброе деяние и пять видов религиозных наставников: для семьи, для рода, для племени, для страны и, наконец, Заратустра. Но не верь ни мерам, ни наставникам.
Два изначальных духа принесли: первый — жизнь, второй — разрушение жизни. Между ними люди выбрали дух разрушения, с помощью которого они ищут освобождения. Душа человеческая взывает ныне с жалобой к богам, сетует по поводу того, что уже нет сильного защитника. Люди не хотят довольствоваться пророками, не имеющими другого оружия, кроме слова. Они желали бы иметь покровителем могущественного правителя, который отодвигает пророков вооруженной рукой. Озабоченные боги в свою очередь ищут такого доброго правителя, который понесет смерть и истребление врагам жизни и таким образом воздвигнет мир для радостных селений. Так добро превратилось в зло, но невозможно нарушение равновесия в мире, и бывшее зло, продолжая вести борьбу со своим антиподом, превратилось в добро.
Принимая правую сторону, исповедую себя поклонником Ахримана! Клятвой обязуюсь вершить добрую мысль, доброе слово, доброе деяние — разрушение ложно понятой доброты. Воспрянь и восстань со мной! Догоняй меня! — с этими словами ассириец яростно сверкнул зрачками и бросился из долины прочь.
— После успокоения сильного возмущения непременно останутся его последствия. Как можно назвать это добром? — похлопал по ягодицам танцовщицу Ван, комментируя происшедшее с Луцием, будучи обрадованный бегством одного соперника и удерживая девицу от слишком тесных контактов с юношей.
Долгое время Луций не решался открыть глаза, гадая, в каком мире и месте обнаружит себя. Постепенно неотчетливые звуки стали складываться в слова, неопределенные голоса все более узнаваться. Тянуть больше не оставалось смысла, и юноша, к радости окружающих, с глубоким вздохом приподнялся на локтях. Среди привычных лиц отца Климента и прихожанок юноша обнаружил стремительно удаляющееся вдаль рыжее пятно, которое вначале принял за канарейку.
Проследив взор юноши, священник пояснил:
— Зороастр, как Будда и Христос, отразил нападение злых духов, и на прощание Ахриман предложил ему: «Отрекись от доброго закона и ты получишь все милости, которые получил господь народов». Видно, наш гость двинулся за невостребованной наградой.
Нечто плотное и эластичное, втягиваясь через горло и препятствуя дыханию, захватывало тело Луция. Он вяло сопротивлялся, пытаясь пронзить крепнущей мыслью неведомую субстанцию. Она благосклонно принимала столь медлительные нервные лучи, что они прослеживались внутренним оком самого же поверженного юноши, и возвращала их упругими волнами тепла. Бледность на лице Луция сменилась румянцем, дыхание выровнялось, окрепшее сердце вновь погнало кровь равномерными толчками.
— Что со мной случилось? — спросил он.
— Каждый человек, когда-либо живший на земле, имеет в атмосфере свою проекцию — астральное тело, — начал отвечать издалека отец Климент. — Оно полностью воспроизводит материальный прообраз и сопровождает его в земной жизни в человеческом теле. Об этом знало уже большинство древних народов.