Только под утро юноша задремал, и сон его не был свободен от присутствия жрицы. Она явилась ему в облике зрелой женщины с огромной глубины иссиня-черными глазами в строгом закрытом платье из темно-зеленой тафты. Ее всегда распущенные волосы были собраны в пучок и заколоты бриллиантовой диадемой. И во сне он не мог поверить в близость с подобной женщиной, и под ее изучающим взглядом юноша собрался и… мгновенно проснулся.
Сначала спросонья он решил, что она где-то рядом, и искал ее даже не руками и не взглядом, а просто ловил призывное ощущение тепла, но наткнулся лишь на холод и пустоту. В отчаянии вскочил Луций с постели, проклиная себя за то, что проспал призыв. Однако посмотрев на часы, стоящие на высоком камине, убедился, что спал всего несколько минут, и вновь нырнул в кровать, что в общем не принесло успокоения его душе.
Итак, проснувшись рано утром, он продолжал лежать без движения, пока его брат слонялся по комнате в ожидании подарка. Подарок запаздывал, и наивный мальчик ощутил первые позывы голода. Через некоторое время, когда уже каминные часы пробили двенадцать дня, он объявил, что если тотчас не поест, то станет рвать желчью от голода.
— Ну что ж, — вздохнул Луций, — пойдем, только не отходи от меня ни на шаг.
Пока он мрачно раздумывал, как им пообедать, по возможности ни с кем не встречаясь, дверь спальни отворилась от сильного удара, и одетый точно так же, как и накануне, на пороге появился Никодим.
— Ну вы и спать горазды! — воскликнул он, нисколько не смущаясь мрачного взгляда Луция, которому уже успел пожаловаться Василий, рассудив, что лучше малым отвлечь брата от большего греха.
Однако сам Василий глядел на мускулистого Никодима с каким-то смутным интересом, потому что боль, терзавшая его весь вечер, куда-то ушла, а вместо нее появилось новое ощущение, которое он, впрочем, еще никак не мог понять. Никодим, почувствовав на себе заинтересованный взгляд, приосанился, поправил на поясе меч со сверкающей позолотой рукояткой и продолжал.
— Как, — говорил он, — разве вы не знаете, что приглашены на пир счастливейшим из смертных, основателем Римского клуба и прочая, прочая, прочая…благородным Хионом. — Тут глашатай сбавил спесь и перешел на товарищеский тон. — Странно, что он прослышал о вас, но, видимо, мир не без добрых людей, и учтите, — добавил он, потому что братья отреагировали на его слова по-разному: Василий сделал глотательное движение, а Луций резко качнул головой, — …учтите, что приглашение на пир к главе всех наших римлян это своего рода индульгенция, которая выдается крайне редко и служит прикрытием от любых разборок и приставаний здешней полицейской челяди.
Я тоже буду там, — поспешил он ответить на безмолвный вопрос Василия. — Хион отрядил меня трубачом, чтобы после каждой перемены вин я возвещал, сколько лет жизни он потерял. Человек он доброжелательный, так что, думаю, вы получите от пира не только большое удовольствие, но и пользу от его защиты. Ибо, видит бог, я вас оградить от происходящего здесь не сумею.
— От тебя бы самого оградиться, паскудник, — вполголоса пробормотал Луций, но, чуть подумав, решил, что есть все-таки надо, а мерзавец, хоть проявляет себя как блудливый козел и подхалим одновременно, все-таки никогда не желал им зла. Да и вообще, если серьезно мыслить о побеге, значит, надо познать Римский клуб изнутри, потому что без особого пропуска не только не впускали сюда, но и никого не выпускали.
Отбросив сомнения, братья последовали за Никодимом, который через несколько переходов привел их к двери с надписью: «Всякий, кто выйдет отсюда без приказа, лишится головы». Несмотря на простоту и лапидарность, надпись все-таки показалась Луцию внушительной и заслуживающей внимания. Толкнув дверь, Никодим прошел внутрь огромного помещения, все стены которого были украшены фресками, изображающими человечка с плоским лицом и небольшими глазками в чрезвычайно величественных позах.
Вот этот мужчина, еще совсем молодой, стоя на коленях перед кроткого вида старичком в короне, несомненно, Российским монархом, получает весьма ценную награду, о чем свидетельствует высочайшее внимание присутствующих на церемонии зевак. На другой стене тот же самый мужчина в седле и с мечом в руке на лету срубает голову закованному в кандалы звероподобному азиату в черном халате с золотыми пуговицами. На третьей фреске он же в одной набедренной повязке, а его пухлые плечи и грудь служат восхищенным достоянием десятка прекрасных юных девиц в полном неглиже. Даже на потолке какой-то черт с крыльями возносил присмиревшего героя за подбородок на высокую трибуну. Рядом искусной рукой была изображена Фортуна с рогом изобилия и три парки, прядущие золотую нить. Чтобы рассмотреть картину, братьям пришлось так задирать головы, что они не заметили, как оказались в центре облицованного мрамором зала с фонтаном и сафьяновыми кушетками, на которых расположилось множество разного народа.