— Что с ним сделают? — спросил с болью Луций, в то время как Василий, увлеченный экзотической едой и никогда ранее не пробованным вином, трудился над жареной с фисташками курицей.
Сосед его, в котором он с удивлением признал встреченного в первый день появления в клубе толстяка, только пожал плечами.
— Кто знает, что придет в голову нашему почтенному Хиону, — сказал он уклончиво. — Может быть, он велит его освободить за уже понесенные страдания. Тогда он приковал его к колонне для контраста. А может быть, он заставит его проглотить это самое блюдо. Очень веселый человек наш Хион и с великолепным чувством юмора. Впрочем, сами увидите.
В это время отворилась одна из дверей, и слуга бросил на стол серебряный скелет, так устроенный, что его сгибы и позвонки свободно двигались во все стороны. Скорее всего скелет управлялся дистанционно, потому что, чуть полежав, он встал, взял невесть откуда припасенный бурдюк с вином и пошел, вихляя тазом, по краю стола и орошая из бурдюка всех присутствующих. Обойдя таким образом полный круг, он легко спрыгнул со стола, отбросил бурдюк, выпрямился и, звеня металлом при каждом движении, отправился к скорчившемуся у колонны провинившемуся. Мальчишка при виде его вскочил и попытался спрятаться за колонной, но скелет легко, в один прыжок, настиг его и, словно шутя, разорвал связывающие того железные звенья. Чем немало удивил Луция, который полагал, что серебро гораздо менее прочно, чем железо. Освободив таким образом мальчишку, скелет чисто человеческим движением повалился на колени и посмотрел пустыми глазницами в сторону Хиона, как будто ожидая какого-то знака.
Видимо, знак был подан, потому что скелет схватил обнаженного мальчика одной клешней за горло, другой за поясницу, высоко поднял над собой и застыл. Казалось, он ждал дальнейших приказаний от хозяина, который, задрав голову, пил из большой серебряной чаши с гравировкой громадными буквами: «Только для столетнего фалернского».
Похоже, вино опьянило патриция, потому что, забыв о мучениях слуги, он вдруг произнес речь.
— Столетнее! — воскликнул он патетически. — О ком из нас можно это сказать?! Значит, вино живет дольше, чем мы, жалкие людишки. А раз так, давайте пить, ибо в вине жизнь! Посмотрите на этот скелет, — продолжал он, указывая на застывший кусок серебра, сжимающий в рычагах человеческую плоть. — Никогда не мог поверить, что все мы станем такие. Когда впервые я узнал, что все мы смертны и мое тело, такое совершенное и теплое, станет добычей гниения и червей, вся моя природа взбунтовалась против непреложности этого божьего закона. Часами лежал я без сна и все думал, как превозмочь эту напасть — смерть. И решил я, — тут он понизил голос до шепота, — что единственный способ обмануть старуху — это прожить тысячу жизней за один отведенный срок. Вот я перед вами, друзья мои, любовник и воин, политик и поэт, гуляка и государственный деятель. А иногда для разнообразия и палач!
— Не надо! — крик мальчика взметнулся высоко под потолок и осекся.
Клешня скелета так сжала его горло, что он не мог издать ни звука. Хион с интересом следил, как пальцы скрываются в худенькой шее и черный ручеек обвивает серебряные кости рук.
— Наказание паче преступления, — сказал вдруг Хион, когда ноги слуги перестали дергаться в воздухе, и тотчас стальные кисти разжались и выпустили то, что осталось от мальчишки.
Набежавшие слуги унесли скелет и еще живого мальчика с передавленным горлом. Василий как-то притих, ему уже не хотелось никаких подарков, и голод у него прошел совсем. Однако вновь вошли прислужники и в сопровождении почетного эскорта внесли на серебряных противнях новые блюда. Посередине каждого подноса располагался украшенный крыльями заяц, а вокруг него жареные лесные птицы и жареное мясо дикого кабана, приправленное брусникой и черемшой. Общество разразилось рукоплесканиями, причем больше всех аплодировали восседающие рядом с грозным хозяином, и с усердием принялось за изысканные кушанья.
Краешком глаза юноша заметил, что во время всей трапезы гости не поднимались с мест и не ходили свободно за исключением его соседа слева, который, объевшись, вдруг во время всеобщего смеха встал с места и куда-то отлучился. Человек, взгромоздившийся на освободившееся место, показался Луцию очень знакомым. И когда новый сосед поднял голову, рассматривая фреску на потолке, юноша безошибочно узнал в нем директора своего лицея. Мысли Стефана Ивановича блуждали, видимо, где-то очень далеко, да и Луций старался скрыться от случайного взгляда, потому что директор, казалось, не собирался признавать его.