Взгляд священника совершенно неожиданно потеплел, а на устах его возникло подобие улыбки.
— Я думал: они обратили тебя.
— Вот еще, — передернул плечами юноша и тоже внезапно улыбнулся под действием чар наставника.
Вновь став совершенно серьезным, отец Климент ответил юноше.
— Можно открыть глаза страждущему, направить заблудшего, но невозможно никого подгонять на истинном пути. Все зависит от самого человека. Конечно, большинство людей колеблемы, как трава, и все определяется для них порывом ветра. Они с радостью следуют воле обстоятельств, забывая любые неудобные на данный момент побуждения души. Редкий дух способен открыть праведный путь, но куда тяжелее его пройти, ибо требуется разорвать многие оковы и снять многие запоры внутреннего озарения.
— Так вы верите в судьбу? — поразился Луций.
— Происхождение добра и зла остается непонятной тайной лишь для непосвященного. Посвященный в эзотерические учения смотрит духовным взором и видит не один плоский мир, а три. Он зрит мир животного начала, где властвуют силы тьмы и неизбежная Судьба, светлый мир Духа, обитель освобожденных душ, где царствует Божественный закон и погруженное в полутьму человечество, которое колеблется между верхним и низшим мирами.
— Отчего-то я не замечаю других идиотов, которые скакали бы как ваньки-встаньки из одного мира в другой? — скорее задал вопрос, чем просто констатировал факт Луций.
— По тому, сколько дано, так и спросится.
— Не сказать, чтобы от вашего поучения что-либо прояснилось в мозгах, — вздохнул юноша.
— Гений посвященного — Свобода. Ибо в тот момент, когда человек познает истину и заблуждение, он свободен выбирать между Провидением, которое ведет к истине, и роком, который сам выполняет нарушенный закон справедливости. Духовная вселенная исходит из акта воли, соединенного с действием разума. Добро есть то, что заставляет подниматься к божественному закону Духа, направляя человечество к единению, а Зло влечет человека в мир материальных наслаждений, следовательно, к разъединению. Истинное назначение человека в том, чтобы собственными усилиями подниматься все выше и выше. Рамки его свободы расширяются до бесконечности во время подъема и безгранично сужаются при падении. Ибо каждая потеря божественного в душе расширяет рамки Зла, уменьшает понимание истины и ограничивает способности к добру. Есть и критические точки взлета и падения, когда возвращение назад невозможно…
— Вот, значит, в чем причина явления пастыря — овца забрела на кромку обрыва. А вы спешите спасти меня для высшей цели?
— Да.
— И хотите этого? Или ваше желание не имеет значения? — напряженно спросил юноша.
— Я люблю тебя, — просто ответил священник, — и верую, что как ты был моим учеником, так и я стану твоим. Но ты прав: мои любовь и вера не имеют значения. Я просто проверяю одну теорию.
— Отец Климент, возьмите меня отсюда! — вместо того чтобы возмутиться, вдруг упал на колени Луций.
— Ты пал слишком низко, и я не могу спасти тебя. Ты сам должен очистить светильник в душе…
— …новыми испытаниями, — дополнил юноша, усмехаясь, а священник, не комментируя реплику, продолжал:
— Над прошлым человека господствует рок, над будущим — свобода, а над настоящим вечно сущее — провидение. Из их взаимодействия возникают бессчетные доли, и ад, и рай для человеческих душ. Но помни, что Зло, являясь разногласием с божественным законом, не есть дело Бога, а человека, потому существует лишь относительно и временно, а Добро же, будучи в согласии с божественным законом, существует реально и вечно. Побори зло, раскрой в душе дороги добра, тогда придешь ко мне, и более того, сам станешь пастырем!
— Не хочу никого пасти! — закричал юноша и бросился из комнаты.
Однако побег продолжался недолго. Выскочив в коридор, Луций заметил шествующую от лифта процессию во главе с Хионом и Стефаном Ивановичем. Юноша стремительно захлопнул дверь и бросился обратно в спальню, но отца Климента в его апартаментах уже не было, и все равно Луций прошептал, обращаясь к нему: