Последнее слово он произнес с особым ударением, и Иезуит, видимо, его понял. Он взял коротенькую алюминиевую ложку и стал истово хлебать похлебку, предварительно покрошив в нее хлеб. Луций посмотрел на свою миску, и его чуть не стошнило.
Однако монах отложил ложку в сторону и, дождавшись, когда охранники вышли, сурово приказал:
— Ешь!
— Неохота, — вяло отбивался Луций, но Иезуит был неумолим.
— Для свободы нужны силы! — веско сказал он, и Луций покорно взял ложку в руки.
Действительно, после еды юноша почувствовал прилив сил. Проникнувшись к монаху доверием, он стал рассказывать ему про Лину, потом почему-то стал убеждать, что жрица очень хороший человек, только пошедший по ложному пути, и она его очень любит. Иезуит слушал его внимательно, как это делает врач у постели больного, узнавая новую для себя симптоматику. При этом он все время тер сбитые цепями кисти рук и изредка стрелял глазами в сторону дверей, будто ожидая каких-то новых вестей с воли.
По прошествии получаса язык юноши стал заплетаться. Свет маленькой лампочки, запрятанной в пыльный серый плафон, померк в его глазах. Он откинулся всем телом на шконку и заснул. Иезуит крепился несколько дольше. Он кряхтя прошелся вдоль нар, потом прильнул к окошку, безуспешно пытаясь хоть что-то высмотреть в коридоре, но вскоре тоже прилег на койку и скрестил руки на груди.
На этот раз дверь камеры отворилась без всякого стука. Вслед за охранником в темницу вошли четверо людей в черной монашеской одежде. Они внесли громадный деревянный крест, который сразу же положили на пол. После чего охранник вышел и запер дверь снаружи.
Тотчас в руках у монахов как бы сами собой загорелись свечи, которые они вытаскивали из-за пазухи и расставляли по краям креста. Потом двое из них осторожно приподняли тело погруженного в глубокий сон Иезуита и положили на крест, раскинув его руки по перекладинам. Первый из вошедших, видимо главный, порылся в сутане и достал узкий и длинный наконечник копья. Как только он дотронулся острием до предварительно обнаженной груди Иезуита, все тело того пошло волнами, а потом застыло в глубоком трансе, не подавая признаков жизни. Чтобы убедиться в успехе, монахи сняли собрата с креста и прислонили к стене, где он застыл в той же позе распятого. Голова Иезуита запрокинулась, руки и ноги не гнулись, глаза были плотно прикрыты веками. Удовлетворившись осмотром, монахи произвели ту же самую процедуру и с Луцием, после чего положили обоих катотоников назад на шконки и стали стучать в дверь, требуя их выпустить. Видимо, со стражей все у них было согласовано, ибо тотчас двери отворились и монахи выскользнули из камеры.
Только они ушли, как часовой поднял тревогу. Он вызвал начальника охраны и дежурного по тюрьме, а также тюремного врача и, открыв двери камеры, продемонстрировал неподвижные тела Луция и Иезуита. В связи с началом запланированного восстания это мелкое событие никого не волновало. Начальник охраны приказал дежурному подготовить рапорт о ритуальном самоубийстве заключенных в связи с тяжелым нервным расстройством, а часовому передать тела в руки родственников, если такие объявятся. После того как начальство удалилось, на сцену снова вышли монахи, которые подкупили охрану, чтобы доиграть свои мистерии. На свет появились, видимо, заранее подготовленные два каменных саркофага, куда не без усилия засунули Иезуита и Луция.
Луций проснулся оттого, что тесно стало его членам, стиснутым в каменном гробу. С большими усилиями перевернувшись с живота на спину, увидел он над головой яркое иссиня-черное со сполохами молний небо, и ледяные брызги дождя оросили его лицо.
Он поднялся, опираясь на руки, и упал набок на твердую мокрую землю. Было очень мокро. Только редкие лучи солнца, вдруг летящие сквозь сумрак дождя, говорили, что день в разгаре. Каменный саркофаг вскоре стал сосудом для дождевой воды. Где-то рядом под напором ветра шумели редкие деревья. Луций огляделся. Цепь гор уходила черными вершинами в пелену дождя. Сам он оказался на пронизываемой ветрами вершине, а под ним, в долине, возле залитого водой саркофага стоял на коленях Иезуит.
«Молится пню», — подумал с отвращением юноша, не увидев на привычном месте ни Древа Добра и Зла, ни каменного креста, и пошел на другую сторону горы, где в отвесной глубине цвело синее в белых бурунах море.
В поисках спасения от стужи он обхватил свои плечи руками и только тут заметил, что стоит голый. Он понял, что спасение от смерти и тьмы в теплой силе прибоя, в прыжке вниз через климатические пояса в глубь соленой воды. И с верой в провидение Луций прыгнул с обрыва. Действительность оказалась еще многообразнее его видения. Пролетев в свободном падении несколько сот метров, он потерял сознание от недостатка воздуха и, не приходя в себя, вонзился в нижние горизонты атмосферы. Влекомый своей звездой, он безболезненно встретился с землей и, чудесным образом облекшись в цивильную одежду, вдруг оказался у подъезда высотного дома, ухоженного и теплого, каких он не встречал в Москве. Предвидя необходимое ему место, он вошел в лифт и, не нажимая кнопки, оказался на четырнадцатом этаже.