— …Вас восемь человек, и кроме того, я девятый. Наша эзотерическая объединяющая церковь считает число девять совершенным и чистым. Баланс сил сейчас таков, что государь и покровитель церкви нашей может быть изгнан назад в Европу, что навсегда заклеймит позором наш народ. Еще и двадцати лет не прошло, как стали мы восстанавливать церкви после адского владычества, и пригласили на царствие отца нынешнего государя. И если мы снова отправим в изгнание, а то и хуже, семью Романовых, то третий раз они на русскую землю не ступят, а проклянут недостойный народ люмпенов.
Мы не можем остановить националов там, на улицах Москвы, где они, ведомые антихристом Хионом, не встречают сопротивления от упавшего духом народа, опираясь на танки. Но мы можем обескровить их тыл, пока они избивают наших братьев снаружи.
Главарь хлопнул в ладоши, и тотчас закутанные с головы до ног молодые послушницы выступили из дальнего прохода в часовне и разложили перед бойцами целый ворох оружия. Каждый выбирал по собственному вкусу. Луцию достался полуметровый иберийский меч. Прямой клинок с двумя остро наточенными лезвиями оканчивался сверкающим острием. Далее он взял деревянный щит, покрытый кожей какого-то животного, скорее всего бычьей, опоясанный полосками серебра, и широкий кинжал. Клинок его с выемкой по бокам таинственно мерцал золотой арабской вязью, рассыпанной от рукоятки вниз. Кроме оружия каждому полагался длинный плащ с капюшоном и бронзовая бляха с двуглавым орлом в качестве отличия.
Обрядившись с помощью прислужниц, Луций все равно не почувствовал себя готовым уничтожать людей только за то, что судьба угораздила родиться им на другой стороне баррикад. Иезуит прочитал короткую молитву, прося небо вдохновить его на правильное решение, а мелко ступающие монашки приволокли громадный с метровым экраном телевизор на колесиках.
— Полчаса созерцания, — объявил Иезуит. — Прямая трансляция с улиц Москвы. Смотрите и сами поймете, против кого боретесь.
Уже после первого кадра Луция чуть не стошнило. Крупным планом он увидел штык автомата и насаженного на него младенца. Более таких кадров не было, но вся картина избиения мирных жителей, заподозренных в свободомыслии и капиталистическом уклоне, прошла перед ним за неполные полчаса. Иезуит знал, что делал.
Сам он, одетый точно так же, как остальные, шел впереди, держа в руке копье с длинным крепким древком и острием в форме лаврового листа. Осторожно ступая босыми ногами, они дошли, никого не встретив, до кабины лифта и спокойно съехали на первый этаж.
Этот этаж, как имеющий связь с внешним миром, охранялся сразу несколькими легионерами. Опираясь на длинные копья, они стояли между колоннами, оживленно обмениваясь мнениями о штурме столицы. Старший из них — пожилой мужчина с огромным животом и сияющими накладными эполетами довольно загоготал, увидев подкрепление.
— Держу пари на сестерций, что вы, ребята, пришли нас сменить! — зычным голосом прокричал он и подошел к Иезуиту, тесня его громадным своим брюхом. — Разве я не прав? Скажи, брат, мы в самом деле можем присоединиться к штурму и вдоволь поохотиться в спальных районах? Телек смотрите? Шикарно там наши жидов полощат!
Не меняя выражения лица, предводитель ударил охранника копьем в живот, чуть отведя древко назад и молниеносным движением послав его вперед. Толстяк придушенно охнул, собрался закричать, но силы уже оставили его. Иезуит очень хорошо знал, в какие точки надо бить.
Солдаты с минуту в оцепенении наблюдали, как дергается в агонии их начальник, потом разом подняли руки. Видимо, биться с многочисленным отрядом показалось им менее привлекательным занятием, чем грабить город. После того, как трое легионеров были обезоружены и связаны, Иезуит приказал запереть их в одной из кладовок.
До сих пор все монахи казались юноше на одно лицо, но постепенно он стал выделять среди них индивидуальности. Оказывается, не все монахи безоглядно следовали распоряжениям Иезуита, некоторые имели собственное мнение и вовсе не собирались его скрывать.
— Вы плохой стратег, — обратился к Иезуиту мощный высокий мужчина с бритым загорелым лицом и единственный, имеющий на вооружении исконно русское оружие — крепкую круглую дубинку, которая, скорее всего, прежде была ножкой дубового кресла, — иначе бы вы не оставили в нашем тылу профессиональных военных, предварительно их не обезвредив. Думаете, опытным воинам трудно освободиться от пучка веревок, да и картонная дверь не долго продержится.