— Так-то, старая дура, — сказал Тойбин, — не хотела отдавать по-хорошему, теперь, считай, все потеряешь.
Он приказал посадить ключницу под замок в одну из палат строгого режима и не спускать с нее глаз. В этот миг в актовый зал вбежала медсестра в розовой сорочке, за которой гнался врач-психиатр, пресытившийся не способной в должной мере удовлетворять его женой и вышедший на вечернюю охоту. Спасаясь от его загребущих рук, медсестра, не разобравшись, впрыгнула на шею Губину и так застыла. Тотчас психиатра взяли в плен и как перековавшегося поставили наблюдать за другими медсестрами и врачами. Полуголую женщину, чтобы не возбуждать излишнего внимания к ней, Тойбин повелел взять в качестве проводника для похода на склад. Дабы не могла повторить она подвиг Сусанина, пожертвовавшего собой ради монарха, руку медсестры привязали к запястью самого могучего больного и гуськом, сбиваясь с шага на прыжки, поскакали вниз, в подвал психбольницы.
Медсестра в самом деле знала дорогу на больничные склады и через десять минут хождения по разным закоулкам привела историков и сопровождающее их войско к громадной железной двери с пятью дырками, расположенными перпендикулярно полу. Методом тыка пять крепких замков были расшифрованы и открыты, и с грохотом и визгом железная дверь распахнулась.
Перед революционерами возник темный вход. Медсестра указала выключатель, и в глубине хранилища зажглась тусклая лампочка. Озираясь, больные зашли внутрь хранилища и остановились в недоумении. Со всех сторон их окружали громадные кучи разнообразной одежды. Громоздились целые ярусы одеял и матрасов, военное обмундирование, в которое можно было одеть целый полк, соседствовало с баррикадой из саперных лопаток и противогазов, скрывающей бесконечные ряды всякого хлама. Спотыкаясь и перепрыгивая через завалы старых светильников, болотных сапог и садовых ножниц, которыми можно было, учитывая их количество, постричь всю сибирскую тайгу, больные вышли во второй склад, целиком состоящий из больших холодильных камер.
Оказалось, что в громадной связке ключей были и маленькие острые ключики от холодильных камер. Раскрыв дверь одной из них, Тойбин вместе с двумя доверенными психами вошел в ледяное помещение и увидел ряд замороженных коровьих туш, очертания которых терялись где-то вдали. Качнув одну из туш, он установил, что она промерзла насквозь и понадобится не меньше суток на разморозку. Сглотнув слюну, историк приказал своему воинству снять несколько туш и с трофеями возвращаться назад. Сам же он был заворожен видом громадного, похожего на заиндевелое бревно осетра, поднять его и то с большим трудом смогли шестеро больных.
Увидев, что все его войско нагружено, как говорится, «выше крыши», Тойбин приказал возвращаться. Однако тут произошла небольшая суматоха, так как потерялась привязанная медсестра. Пока ее спутник был занят погрузкой туш на плечи своих друзей, она потихоньку освободилась и убежала в неизвестном направлении. Поискав ее несколько минут, историки рассудили, что бедная женщина вернулась, не выдержав холода в своей легкой одежде, и уже не думая о ней, повели свой отряд, тяжело груженный мясом и осетром, назад. Когда революционеры подошли к выходу, оказалось, что дверь склада заперта снаружи. Видимо, медсестра коварно закрыла их, а сама смоталась. Тойбин приказал сделать факелы из ваты, которую тут же нащипали из большого одеяла. При свете факелов он внимательно осмотрел тушу осетра и велел психам использовать ее как таран.
Заледенелая рыба весила не меньше двух центнеров и по крепости превосходила дерево. С пятого удара дверь раздробилась на отдельные лучинки и стружку, и с победными воплями больные вырвались на свободу. Как стадо бизонов, сметающее все на своем пути, бунтовщики-революционеры промчались мимо Орфея с Нарциссом, а те даже не подняли на них глаза.
Судорожно раскрывая рот, Орфей издавал какие-то нечленораздельные звуки словно немой, безуспешно обращаясь к другу, который не замечал ничего, кроме окружности собственного живота. Наконец Нарцисс поднял глаза и в ужасе закричал. Тина пруда пошла красными мазками, и вдруг эти пятна одновременно превратились в их мозгах в родной образ.
— Анита, — прошептал Нарцисс, — зачем ты не взяла нас с собой? — и зашлепал к Орфею, который спустился к другу.
Обнявшись, они плакали, стоя по колено в тине, пока сумасшедший певец, отстранившись, не запел впервые за последние пять лет.