Когда Орфей заиграл, Нарцисс встрепенулся и начал чиститься, а пациенты, забыв о бранных делах, потихоньку потянулись во двор слушать чудесную музыку. Удивительный инструмент воспроизводил не традиционные звуки, а голоса природы, и когда исполнитель касался клавиш, слышалось пение птиц, шум листвы, стрекот кузнечиков… Звуки не уходили, а, сплетаясь между собой, рисовали картины в воздухе.
Трудно было определить, что это скорее: пение или декламация, но тонко найденное чувство единения с природой не проходило. Лица слушателей невольно разгладились и умиротворились, а Орфей наставлял их.
— Эвохэ! — поддержал певца Нарцисс. — Сольемся с природой, друзья, — объяснил он значение возгласа, и вновь, не удержавшись, воскликнул: — Эвохэ!
— Эвохэ! — дружно закричали пациенты забавное слово и пустились в пляс вокруг фонтана.
— Обвиняет прогресс, а сам пользуется электронным звуковизором! — торжествующе вскричал Тойбин.
— Шарлатан! — в тон ему возмутился Губин и метнул в Орфея палку, как копье.
Сил на дальний бросок не хватило и тирс, не долетев до постамента, ткнул Нарцисса в бедро. Копье лишь слегка поцарапало кожу, но на ней выступила кровь, и поэт, вытаращив от ужаса глаза, упал в обморок. Успех вдохновил Тойбина, и он, схватив камень, запустил им в Орфея. Однако камень упал, не долетев до бордюра.
Пальцы Орфея стремительно забегали по клавишам, и в головах слушателей одновременно раздался резкий пронзительный вой.
Столь могучий эмоциональный взрыв даже вернул к жизни Нарцисса. Он удивленно рассматривал собравшихся, корчившихся в муках на земле. Орфей же, казалось, ничего не замечая вокруг себя, продолжал нагнетать ужас на толпу. Нарциссу пришлось довольно основательно подергать друга за ногу, прежде чем тот оправился от экстаза.
Мелодия вновь начала приобретать гармонию. Слушатели, приходя в себя, недоуменно вертели головами, проверяли уши, глаза, другие части тела. Некоторые хотели было вернуться в больницу, но чарами музыки Орфей остановил их и запел.
После этих слов ропот недоумения потряс толпу, ибо из открывшейся прямо в постаменте никем никогда не замечаемой дверки появился Луций с лопатой в руке и следом за ним Лина. Тотчас Орфей, отложив инструмент, спустился к юноше.
Ослепленный дневным светом юноша с трудом воспринимал происходящее. Умиротворенность обстановки и благожелательность встречи усыпили его бдительность, и он, легкомысленно посчитав, что лопата ни как инструмент, ни как оружие ему больше не понадобится, с удовольствием отбросил ее.
Находящиеся в недоумении пациенты переминались с ноги на ногу, ожидая продолжения зрелища. С каждой минутой состояние их становилось все опасней. Оценив ситуацию, Орфей вновь взял звуковизор. На этот раз тихие звуки музыки навевали покой. Они сморили больных, и те почти все уснули стоя.
Неизвестно, что приснилось другим больным, но Луций увидел рядом с собой, на месте фонтана, баньян и ужа Эскулапа под ним, потом сразу же горную долину с каменным крестом и оперяющимся лебеденком. Как только оборвался калейдоскоп картинок, в саду сумасшедшего дома появилась небольшая группка прихожан, ведомых отцом Климентом.
Погруженные в собственные переживания историки даже не заметили Луция и Лины. Брошенные собственным войском, они пристроились на травке и разрабатывали дополнения к гениальному генеральному плану, бездарно проваленному незадачливой толпой.