— Как ты классифицируешь вражеские действия? — испуганно интересовался Губин.
— Это магия, потому что никаким человеческим оружием нас не одолеть, — глубокомысленно закачал головой Тойбин.
— Вот только как этому слабоумному Орфею удалось вызвать потусторонние силы с помощью звуковизора?
— Он усыпил в них страдание, — отметил Губин и заерзал на начавшем крошиться гниловатом пеньке. — Люди существуют в ненависти и преступлениях, в бедствиях и любви и, страдая, познают. Эта же, играющая на низших страстях музыка тянет их в пропасть.
— Без страдания нет прогресса, — согласился Тойбин.
— Но мы же с тобой есть! — обнял он друга.
— Что же нам делать, чтобы спасти революцию? — спросил живо Губин, привстав от нетерпения.
— Ничего, — отрезал Тойбин. — Мы же ученые и лучше других знаем, что ход истории изменить нельзя.
— Это без сомнения, — закивал Губин. — Пока же займемся перегруппировкой сил.
— Изображая недеяние, мы создадим впечатление отказа от борьбы, что неминуемо подорвет бдительность врага. А сами просто выждем благоприятный исторический момент. Итак, ни слова более!
Поклявшись хранить тайну, историки разошлись в разные стороны, чтобы скрыть все следы военного совета.
5. БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Осененные отцом Климентом до обеда и после него сумасшедшие забыли о своих недавних подвигах и совершенно успокоились. Часть из них осталась в палатах, другие ближе к ночи вышли во двор и расположились на свободных пеньках, смешавшись с прихожанами.
— Погрузись в собственную глубину, прежде чем подниматься к началу всех вещей. Сожги плоть огнем мысли, отделись от материи, как отделяется пламя от дерева. Пусть мысль твоя устремится в эфир подобно лебедю, — торжественно напутствовал отец Климент застывшего перед ним Луция.
На участвовавшего в масонском и буддийском посвящениях, в эзотерических и сатанинских мистериях юношу велеречивость обращения священника, сказать по правде, не произвела особого впечатления. Он сам ободряюще кивнул заметно нервничающему наставнику, но к данному ему совету отнесся со всей ответственностью. Укрепленный отец Климент отошел к Лине, которая нуждалась в успокоении значительно больше.
На место священника выдвинулся проповедник очередной религии, в котором юноша без труда признал ближайшего друга лицейского старосты Эола — Квинта Гортензия. Помня произошедшее с тем превращение, Луций ничуть не удивился встрече. Облаченный в потускневшую от невзгод желтую портьеру, кришнаит, когда всмотрелся, тоже признал недавнего однокашника. Он ласково обнял его и шепнул доверительно, красноречиво кивая на Лину:
— Ты всегда был крутым парнем, но если не выбросишь девчонку из головы, сгоришь ни за что.
Отец Климент с трудом удержал Лину, готовую наброситься на кришнаита.
— Почему ты считаешь этого юношу не готовым? — сурово спросил священник.
— Лишь непоколебимый праведник, наделенный божественной природой, может увидеть Лотосоокого господина, — смело отвечал новый послушник общины отца Климента.
— Это как раз о моем Луции, — отодвинулась Лина от кришнаита и зашептала, обращаясь к любимому и ко всему миру:
— Они хотят всю твою жизнь забрать себе, лишить тебя всего, не давая ничего взамен. Всегда ты мог рассчитывать лишь на собственную выдержку; ну и иногда на мою помощь, — улыбнулась девочка. — А тебе, кроме жертв, ничего другого не довелось испытать, милый мой. Помнишь, как ты поклялся более не поднимать руки ни на одно живое существо? Ты даже не мог убить в подземном переходе крысу, от которой я так визжала, — вспомнила девочка и неожиданно рассмеялась. — Сколько ты возился с братом и сколько вынес за это. А тебя постоянно заставляют уходить от себя… и от меня, — добавила девочка грустно после небольшого раздумья. — И разве есть хоть одна вещь, которую ты не мог бы отдать другому? — Подумав, Лина добавила: — Впрочем, кроме меня, — еще раз подумав, она возмутилась: — Но я же не вещь!
Я знаю, ты никому не хочешь мстить. Всегда ты лишь пенял на себя, и никто не сумел бы отговорить тебя от сегодняшнего испытания. Отец Климент сказал мне, что, как Христос, ты поведешь за собой любовью. Я не расстроилась. Христа всегда сопровождала Мария, я стану, как она. Знай, что бы ни случилось, я никогда не расстанусь с тобой!
Лина расплакалась, не в силах вынести несправедливости, обрушившейся на ее Луция, жалея его и себя.
— …Все эти качества присущи праведным людям, наделенным божественной природой, — вдруг прозвучал голос Квинта. Все это время, как оказалось, он разъяснял свою позицию одновременно девочке и отцу Клименту, которые, понятное дело, не слышали ни одного его слова.