— Если, — бесстрашно сказал Брендон, — вы имеете в виду получение для правительства Великобритании формулы отравляющего газа, открытой де Рюейем, могу ответить на этот вопрос сам, хотя остальные представители Флит-стрит, возможно, менее хорошо информированы. — Теперь, после допущенного промаха, он тщательно взвешивал каждое слово. Острый взгляд и детективные способности Питера первого встревожили его гораздо больше, чем сарказм Питера второго.
— Господа, — в смятении заговорил граф, — безусловно одно: где-то произошла ужасная утечка информации. Я не знаю, кто из вас лорд Питер Уимзи, которому мне надлежит передать формулу. У вас обоих документы, удостоверяющие личность, вы оба, по-видимому, в курсе этого дела, почерк у вас обоих соответствует письмам, которые я получал от лорда Питера, и оба вы предложили мне оговоренную сумму в банкнотах Английского банка. Потом прибывает третий господин с таким же почерком, рекомендательным письмом, с которым связаны весьма подозрительные обстоятельства, и такой высокой степенью информированности по всему этому делу, что я испытываю тревогу. Я вижу всего один выход из положения: вы все трое должны оставаться в моем замке, пока я не запрошу Англию и не получу какого-то разъяснения в связи со всей этой таинственной историей. Я приношу извинения настоящему лорду Питеру и заверяю его, что постараюсь сделать его пребывание здесь как можно более приятным. Устроит это вас? Устроит. Рад это слышать. Слуги покажут вам ваши комнаты, ужин будет подан в половине восьмого.
— Приятно думать, — сказал мистер Брендон, держа в руках бокал и с видом знатока поднося его к носу, — что кто бы из этих господ ни имел право на имя, которым назвался, он наверняка получит сегодня поистине олимпийское удовольствие. — К Брендону вернулась его самоуверенность, и он намеренно бросил вызов собравшимся. — Ваши винные погреба, господин граф, столь же известны среди знатоков вин, как ваш талант среди людей науки. Трудно сказать больше, даже обладая красноречием.
Оба лорда Питера согласно кивнули.
— Я особенно польщен вашей оценкой, — сказал граф, — потому что она натолкнула меня на мысль о маленьком испытании, которое, при вашей любезной поддержке, очень поможет определить, кто из вас, господа, лорд Уимзи, а кто талантливо играет его роль. Разве не общеизвестно, что лорд Питер как знаток вин почти не знает себе равных в Европе?
— Вы мне льстите, господин граф, — скромно ответил Питер второй.
— Я бы не назвал себя несравненным знатоком, — тут же подхватил второй участник этого слаженного дуэта, — назовем мои возможности в пределах от достаточных до средних. Реже ошибаюсь, и всякое такое.
— Ваша светлость несправедливы к себе, — сказал Брендон, почтительно обращаясь сразу к обоим собеседникам. — Спор, который вы выиграли в Эготист клаб у мистера Фредрика Арбатнота, когда он предложил вам с завязанными глазами назвать какого урожая семнадцать разных вин, был подробно описан в «Ивнинг уайр».
— В тот вечер я был в отличной форме, — отозвался Питер первый.
— Счастливая случайность, — рассмеялся Питер второй.
— Испытание, которое я предлагаю, — продолжил граф, — такого же рода, хотя потребует несколько меньшего напряжения. В сегодняшнем ужине будет шесть перемен. С каждым из этих блюд мы будем пить другое вино, которое дворецкий принесет с закрытой этикеткой. Вы по очереди назовете какого урожая каждое из этих вин. Возможно, что таким путем мы к чему-то придем, поскольку даже самый замечательный мастер перевоплощения, каковых, полагаю, но меньшей мере двое за этим столом, едва ли в состоянии подделать способность различать вкус вин. Если слишком большое смешение разных вин скажется в виде неприятных последствий завтра утром, надеюсь, вы охотно стерпите эту неприятность, на этот раз во имя истины.
Оба Уимзи склонили головы.
— Истина в вине. In vino viritas, — сказал мистер Брендон со смехом. Он-то был достаточно подготовлен и предвидел для себя большие возможности.
— Случай и мой дворецкий поместили вас по мою правую руку, мсье, — снова заговорил граф, обращаясь к Питеру первому. — Прошу вас начать, определив по возможности точно, какое вино вы только что пили.
— Это трудно назвать тяжелым испытанием, — улыбаясь, ответил Питер первый. — Я могу твердо сказать, что это очень приятное, зрелое шабли-мутон, а поскольку десять лет — прекрасный возраст для шабли, настоящего шабли, я голосую за 1916 год, может быть самый урожайный в ваших краях за всю войну.