Я застенчивый. Всегда был таким. Толи родители перестарались во внушении мне, что скромнее надо быть, и придавили мою самооценку. То ли что-то еще. Когда мне было лет шестнадцать, я впервые подумал о том, что проведу жизнь в одиночестве, если меня никто не подберет. Тем не менее, я учился, работал, строил какие-то планы, и в целом как-то удавалось растворять в этом жизнь. Время от времени даже был доволен собой. Так, в сомнениях и раздумьях, прерываемых вспышками безосновательной надежды, я продержался до тридцати.
Есть такое выражение: «кризис среднего возраста». По слухам, этот кризис как-то связан с тридцаткой. Однако в понедельник 29 ноября 2004 года я не чувствовал никакого кризиса. Приехал в редакцию газеты, где в то время работал, чтобы отметить с коллегами свой очередной день рождения. У нас трудилось много народа, так что скидываться по сотне-другой на ненужный подарок, а потом поздравлять и пить, а также есть вкусный торт, такой неуместный в свете всеобщего перманентного желания похудеть, нам приходилось по несколько раз в каждом календарном месяце. Кроме того, по одному разу в год каждому из нас приходилось работать виновником торжества. То есть покупать бухло и закуску, чтобы хватило на всех, и готовиться стать звездой на пять минут.
Я принес пару тортов, шампанское, красное десертное вино, водку «Парламент черная смородина», всякие фрукты, соки и прочую колбасу. Очистив один из столов от каких-то газет, пепельниц, многочисленных листов с распечатанными текстами и прочего мусора, неизбежно сопровождающего рабочее место журналиста, накрыл поляну и позвал людей.
Убедившись, что вокруг уже собралась толпа с пластиковыми стаканчиками в руках, я сказал:
— Друзья! Мне приятно видеть ваши измученные в ожидании халявной выпивки лица. Сегодня мне тридцать лет. Сейчас мы начнем краткое торжественное мероприятие. Вы будете говорить подобающие случаю слова. Какой я хороший, замечательный и все такое. А я буду слушать, кивать, и думать: «Вот, оказывается, какой я классный парень». Мне будет приятно… Ну что, у всех налито? Прекрасно, можете начинать лицемерить!
Общий смех. Все со всеми чокнулись (поскольку пластик не звенит, мы говорили «дзинь!»), отхлебнули. После этого все начали говорить, какой я хороший, замечательный и прочее. Пьем, кушаем, хихикаем. Пахнет апельсиновым соком и копченой колбасой. Кто-то спросил, чувствую ли я что-то необычное в связи с тридцатилетием.
— Ничего особенного не чувствую, — ответил, немного подумав. — То же самое, что было в двадцать девять.
Я сказал не совсем правду. Я уже чувствовал что-то необычное. Тупик. Потолок. Беспричинная тоска. Только не мог объяснить, потому что сам не задумывался над этим. Если я о чем-то и думал, то только о том, что мне бы денег побольше. А то все люди как люди, а я до сих пор не могу кидать понты обоснованно…
Через год, к лету 2006 года, я был точно таким же. Хорошая работа, уже в другой московской компании. Прекрасная подруга, с которой мы были вместе уже много лет. Многочисленные поездки за границу. Не такой уж пустой счет в банке. В общем, много хороших предлогов, чтобы сравнить себя с кем-то менее преуспевающим и сказать: «Ничего страшного, все не так уж плохо, кому-то хуже, значит, я почти молодец».
Между тем нехватка чего-то, непонятно чего, стала ощущаться еще острее. Как говорят склонные к лирике граждане, душевная пустота. Она самая. Я обнаружил ее, с тоской осматривая свое настоящее. Не нашел ничего вдохновляющего. Оглянулся в прошлое. Стало грустно. Я недоуменно спросил невидимого собеседника: «И это всё? За тридцать с лишним лет игры, обещавшей быть такой увлекательной и такой эффектной, это все, что я смог выиграть?»
Я пытался ответить себе оптимистично. Рассуждал о том, что все познается в сравнении. Что смотря какие критерии оценки. Что игра, между прочим, пока еще продолжается. И вообще… А потом вдруг сказал сам себе: «Да, это все. И нет никаких оснований считать, что будет что-то другое». Пытаясь думать о будущем, я не смог разглядеть ничего. Ни желаний, ни целей. Никаких надежд.
Если в пиковый момент депрессии не соскользнуть в наркотики, алкоголь, криминал или суицид, события могут оборачиваться к лучшему. Мне повезло…
Вообще-то я не читаю женских журналов. Слишком много соплей. Но вот как-то июньским днем сидел на работе, офисный планктон, блуждал по интернету и совершенно случайно по рекламной ссылке наткнулся на статью в каком-то женском интернет-журнале. Она называлась, кажется, «Почему сверхинтеллектуальным мужчинам не везет с женщинами» и была украдена с сайта компании, продающей специальные тренинги для мужчин. Я мог бы пропустить ее, как всегда пропускал интернет-мусор, не связанный с моей работой — политикой. Но ее я открыл, не задумываясь и не сомневаясь. Меня словно молния ударила в голову. Я прочитал статью от начала до конца, не отрываясь. В описании «умных парней» узнал себя. Такой же тормоз. Вечно подавляющий эмоции. Самовлюбленный от неуверенности. Болезненно рациональный от страха допустить ошибку.
После многолетней привычки думать, что мои качества, такие как сдержанность, скромность, тщательность, основательность, мягкость и осторожность, очень хороши, я вдруг понял, что они нехороши, а извращение. Меня охватило ужасное чувство. Моя сдержанность, правильность, рациональность делали меня неживым. Особенно остро я переживал тот факт, что эти качества совершенно не работали с женщинами. Я сам себя ограничивал и закрепощал. И еще я, конечно, был очень умным парнем. В том смысле, что был слишком основательным, много думал, долго зависал в поиске правильных ответов, отказывался быть спонтанным — потому что всегда боялся ошибок. Вместе с тем, я обычно отказывался подвергать сомнению свою правоту по какому бы то ни было вопросу. Если что-то в моей жизни не работало, я быстренько объяснял себе, очень рационально и убедительно, что я-то прав, я правильный и все делаю правильно, ну а если что-то не так, то это не из-за меня. Просто жизнь так устроена — несправедливо, жестоко и не для интеллигентных людей.
После прочтения статьи из интернет-журнала, у меня в голове началось что-то вроде цепной реакции. В течение нескольких дней, прерываясь, пожалуй, только на сон, я постоянно переосмысливал свой образ жизни. Меня посещали инсайты — ошеломляющие открытия по поводу того, как я в течение жизни совершаю одни и те же ошибки, получаю одни и те же результаты, но ничего не меняю. Я осознал, что не могу управлять своей жизнью. Внутри не хватает какого-то стержня. Пожалуй, основные слова, какими можно описать мое тогдашнее отношение к жизни, такие. Я не могу. У меня не получится. Мне это не дано. Все трудно и сложно. Перспективы призрачны. Если мне повезет, то жизнь наладится. Но только если повезет, а это вряд ли. Ведь от меня ничего не зависит. Шансов нет.
После осознания, что так больше нельзя и что-то надо менять, я пришел в себя лишь через несколько дней. Новое состояние мне понравилось. Как будто раньше я спал, а теперь проснулся. Забегая вперед, скажу, что подобное будет случаться и позднее, много раз. Каждый раз вспышка понимания «самого главного» и мысль: «Черт побери, вот оно, самое главное, теперь я буду другим, теперь я проснулся!» И так снова и снова, когда нахожу что-то новое.
Поскольку больше всего на свете я любил женщин, с ними всегда были связаны мои самые сильные эмоции, я, естественно, начал обращать внимание на них. Кое-какие перемены произошли во мне мгновенно. Еще через несколько дней я решил поделиться новостями с другом по имени Сергей. Набрал его номер:
— Привет, — говорю. — Давай сегодня выпьем по бокальчику. Хочу увидеть твою поганую рожу, узнать, как у тебя все плохо. Заодно расскажу о своих новостях.
— Давай, — отвечает с радостными нотками в низком голосе, — только я сейчас опять не пью. Ну только если по бокальчику.
Мы с ним когда-то вместе работали. Он научил меня писать лицемерные пропагандистские статьи — то в пользу какого-нибудь олигарха, то против него же, и курить марихуану. Много пили вместе. Однажды в финальной стадии пьянки мы с ним танцевали диско на крыше чьего-то автомобиля, припаркованного во дворе недалеко от кабака. Его сын, школьник средних классов, держал наши портфели и наблюдал, как два взрослых человека в пиджаках и галстуках, папа и папин друг, орут песню Шнура и прыгают с крыши на капот. А еще Серега меня почему-то слегка боялся. Хотя физически был сильнее и однажды чуть не набил мне морду. Я тогда сказал: «Я с друзьями не дерусь, но если хочешь мне врезать, просто бей», и он успокоился.