Нужно сказать, что все это было написано и поставлено мной в самый пик отъезда женщин (в основном женщин) нашего города в Италию на заработки. Большинство детей жили в ту пору или с бабушками, или с кем-то одним из родителей, или с дальними родственниками, а кто постарше — сами.
Помню, во время премьеры, когда закрылись кулисы, в зале повисла гнетущая, мрачная тишина. Шумел ливень, гремел гром. Вдруг шум дождя усилился, и мы поняли, что это уже не дождь. Это аплодисменты, которые превратились в гром, когда открылись кулисы, зажегся свет и дети вышли на поклон.
Председатель жюри Всеукраинского конкурса театральных коллективов нетерпеливо выскочил на сцену — его интересовало, как именно получился эффект мокрого бесцветного сумрака. То, что он увидел, и решило нашу победу: мы купили в одном из фермерских хозяйств широкую полиэтиленовую пленку для теплиц, скрутили из нее широкие «мокрые» ленты, подвесив под них такие же, но уже гладкие полосы и полностью одели в них сцену, добавив к ним еще бледно-серые кулисы и голубой задник. Получился нужный глубокий объем, и тем самым мы добились той самой сквозистости и нереальности появления чистильщиков. В кулисные карманы мы установили прострелы с синими, зелеными и фиолетовыми фильтрами, а для сцены выхода солнца на заднике поставили мобильную «жабку», которая и создавала эффект рассвета, когда свет становился все ярче, постепенно подымаясь. Технологию я объяснить не могу, светом занимался очень талантливый осветитель, который, к несчастью, за эти годы, мягко говоря, потерял интерес и, пожалуй, талант к своему делу. К слову, он тоже воспитывал двоих детей один. Жена его работала горничной в Италии.
В третьем «Солнечном синдроме» уже участвовали и актеры студии при театре. Это были совсем маленькие братья, сестры и племянники моих первых актеров. Малыши, которые все равно приходили на репетиции и ошивались в зале без дела. Так что нам с Евгенией Дмитриевной пришлось открыть для них студию.
Эта детвора в последнем «Солнечном синдроме» играла тех самых Джона, Маршу, Бруно, Катрин, Айрин, Баттон, Назара и других колонистов, но такими, какими они были в самом раннем детстве. Я специально дописала в пьесу сцену их появления в колонии. Как их, таких маленьких, в ярких футболочках и платьях, с домашними рюкзачками, в обнимку с любимыми игрушками, как их деловито переодевали, как отбирали у них все личное, как сканировали каждого и тут же отправляли в разные сектора колонии с учетом предполагаемого рода их деятельности в будущем. И спектакль стал еще объемнее. А в сцене, когда прекращался дождь и выходило солнце, когда колонисты срывали с себя постылые комбинезоны, и девочки распускали туго затянутые косы, и бежали навстречу солнцу, к ним сверху (лестницу я выстроила из старых станков) спускались… они сами, только еще маленькие, в ярких футболочках и платьицах, с домашними рюкзачками, в обнимку с любимыми игрушками и книжками.
Помню, первая премьера прошла в конце апреля. Зрители наши сошлись единогласно в одном: когда они выходили из зала, то по-детски радовались, что на улице теплый солнечный день и впереди еще весна и лето. И есть надежда, и все еще можно исправить. Так за полтора часа все привыкли к тому, что дождь, мокро, холодно и, главное, одиноко и безнадежно.
С тех пор каждую весну, в день последнего в сезоне спектакля или капустника, когда театр «Трудный возраст» провожает выпускников, я отчаивалась, писала заявление и клялась, что я больше не могу, что я никогда больше в театр не вернусь, даже если туда кинут мою шапку…
Потом у нас был проект, где мы придумывали, писали пьесу вместе. Это была пьеса «WWW.MAUGLY.UA» Потом были сказки и мюзиклы. Словом, из года в год никак не получалось его закрыть, этот театр, потому что после ухода одних в театре все равно оставались уже ставшие родными дети, а следом приходили их друзья, братья и сестры. Вскоре был написан и принят коротенький устав, который оговаривал, что театр ни в коем разе не готовит актеров, а занимается совершенно другой деятельностью — выстраивает мосты. Между ровесниками, между детьми и родителями, между детьми и учителями. Между собой и… собой. Между прошлым и будущим. Словом, театр «Трудный возраст» работал над пониманием и взаимопониманием, чего так не хватает в нашей жизни. А когда к театру примкнули волонтеры из Американского корпуса мира, театр заработал на трех языках…
Мой сын, собственно ради которого и был создан этот театр, для него и его друзей, играл в первой версии чистильщика. То есть минимум движения, отсутствие текста. Статист у воды. До сих пор жалею, что он начал заниматься в театре так поздно. Наверняка с его талантом, умением проанализировать, рассмотреть, имитировать и, главное, чувствовать и отражать из него получился бы уникальный актер. Хотя кто знает — доля актерская все-таки очень незавидная.