— С шестнадцатого этажа упал.
— Самоубийство? — предположил Андрей, даже не моргнув. — Сколько ему лет было?
— Двенадцать. А свалился он нечаянно. На спор полез с одной лоджии на другую, а руки разжались.
— Это при тебе было?
— Нет, рассказали. Сразу умер, на месте.
— А других несчастных случаев не было? Вспомни получше.
— Какие тебе нужны? Убийства, что ли? — уточнил я.
— Все, о которых тебе известно. Я потом сам разберусь, — строго сказал Андрей.
Мне так вдруг противно стало — сил нет! Из носа течёт, горло болит, рту гадость какая-то. И плеваться не могу — стыдно. Во лбу боль не острая, а тягучая. Она как будто изнутри голову щекочет.
— К Лёхе Ермилову, который через улицу живёт, вор забрался в квартиру. Мы оба — собачники, гуляем вместе. У него — такса Лира. Так она вцепилась вору в ногу и держала его до тех пор, пока опергруппа не приехала. Квартира на сигнализации стояла. Их один раз уже обчистили.
— А ещё?
Шеф темнит пока. И я не понимаю, что ему нужно. Если я про ребят из школы вспоминать начну, то ночи не хватит — про всех рассказать. В доме тихо-тихо, и на улице тоже. Всех псов уже увели по квартирам. Даже машины перестали ездить. Одни мы торчим, как дураки.
— Женька Распопов с лифтом баловался, вовремя не отскочил. Так его ещё зимой похоронили. В закрытом гробу. — Я потёр переносицу.
— Несчастные случаи меня не интересуют, — наконец-то сообщил шеф. — Нападения на приятелей были? Слышал о чём-нибудь подобном? Вот в таком плане…
— Так бы и говорил!
Значит, надо вспоминать криминальные истории с детьми — если на них нападали, к примеру.
— Гарька Петров, тоже собачник. У него английский бульдог Тори. На Востряковское кладбище отвезли сразу после Нового года.
— Убили? — вскинулся шеф. — Кто? Чем он занимался? — Озирский достал электронный блокнот. — Сколько лет ему было?
— Четырнадцать. Он наркотой торговал в нашей школе, на Ленинградке. А учился здесь, между прочим. У них крутая компания была. С ними даже взрослые связываться боялись. Но, в конце концов, Петрова при разборке нунчаками забили. Ещё — ногами в живот. Не спасли — поздно было.
— Понятно. Что ещё можешь вспомнить?
— А если охранника связали, и всю технику из гимназии вынесли, это насилие? Или у школьного кассира сумку с зарплатой из рук вырвали?
— Я имею в виду сексуальное насилие, — наконец-то разродился шеф. — Не слышал?
— Одну пэтэушницу «на хор» поставили, но она выжила. Тебе с убийством нужно? А если просто так, то неинтересно?
— Божок, у вас охрана в школе есть? Амбалы у порога тусуются?
Андрей развалился в кресле-мешке, раскинув руки и ноги. Электронный блокнот лежал у него на животе.
— Есть, а что толку? Пропуска ввели, все проходят. Потом в тубзике* клей «Момент» нюхают. Один даже гранату принёс, и его не обыскали! Я про наркоту уже говорил. Везде так, а учителя боятся. Потихоньку крестятся, когда заходят в класс. Одну училку отличник за «пару» ножом пырнул…
— Вот и Гета про то же самое говорит!
Шеф вскочил с бен-бига, прошёлся по комнате. Ростом он не очень большой, и седина с затылка не так заметна. Особенно любит так перед женщинами расхаживать, когда водолазка мускулатуру обтягивает. Мне кажется, что он влюбился в Генриетту, потому и работает даром. Конечно, и про отца её помнит. Чувствует вину, долг. Хочет поддержать в беде. Но всё равно главное — любовь.
— В моё время учителю грубо ответишь — и по педсоветам затаскают, — вспомнил Озирский. — А сейчас что делается? Зарплата крохотная, труд адский. Кроме того, шантаж, запугивания, даже, представь себе, побои! А дети уже ничему не удивляются…
— Бьют? — Я чуть не свалился с постели. — Гетку? Она же…
— Нет, с ней пока ничего не было, — Андрей постучал по косяку двери. — Но подругу Генриетты избили. Они вместе в Педагогическом учились. Сначала этой Насте все завидовали. Она попала в лицей преподавать, по знакомству. Не то, что Гета — в обычную развалюху, где дети пьяниц учатся. Антон Ронин принципиально не ходил в генеральской форме по инстанциям, пристраивая чадо на тёплое место. Говорит, пусть сама всего добивается. А Настя преподавала в шестом классе. Приструнила сыночка одного нувориша*. Сначала телохранители парня обматерили её по-всякому. А когда Настя извинений потребовала, нанесли тяжёлые травмы. Вторую подругу Генриетта таким образом теряет. Первую, Надю Прорешную, искалечили во время октябрьских событий. Настю — пять месяцев назад. «Новые русские» так рассуждают: я плачу деньги школе, и учителя должны мне зад лизать. И моему отпрыску — тоже. Если учитель пулю в лоб получит, никто в обморок не упадёт. Вот так страну и шарахает. То ножкой перед педагогом надо шаркать, то и замочить его не грех!