Теперь – не посмотрят.
Монах, взглянул на неё, надолго задержал взгляд на голых плечах. Анна вздрогнула, но на лице его не увидела никакого плотского интереса – и успокоилась. Третий смотрел на следы от ремня, и от его молчаливого внимания хотелось заплакать. Потому что – жалко себя. Потому что – так хочется, чтобы пожалели… Монах жалеть не стал, но расстегнул брошь, застёгивающую плащ – и, сняв его, накинул Анне на плечи. Она тут же завернулась, словно в одеяло, тихо сказала:
– Спасибо вам, брат Мартин.
– Не снимай, пока не скажу, – коротко ответил он Анне, кивнул стражнику. – Веди.
Тот повёл. Судя по направлению – или в таверну на центральной площади, или, скорее уж, к пастору. Брат Мартин ведь тоже служитель Триликого. И она – скоро станет, пусть и не верится до сих пор.
Анна всегда любила тиринскую церковь. Хотя, других-то она и не видела.
Приезжая с отцом в Тирин в ярмарочную пору, она всегда с восторгом рассматривала церковь: колонны на входе, покрытые лепниной стены, высокие узкие окна из разноцветных кусочков стекла, складывающиеся в рисунки и узоры… Только потом Анна узнала, что такие окна называют витражами.
Церковь будто тянулась кверху, стремилась в небеса своими высокими сводами и высоченной колокольной башней с Трипутьем на вершине – и поэтому очень ей нравилась. Уже в детстве Анне казалось, что вера в Триликого – это и есть стремление в небо. К чему-то чистому, прекрасному…
Сама Анна больше не была чистой. Стоя перед каменными ступенями – обесчещенная, в развратном платье, с непокрытой головой и бесстыдно размалёванным лицом, – она уже не чувствовала себя достойной оказаться внутри.
Разве можно ей – осквернённой – ступить под своды храма Триликого?
Третий явно решил, что можно. Он отпустил стражника, наказав ему напоследок пойти к сотнику и передать, что ночью город должен быть пуст, без патрулей. На возражения только покачал головой и повторил приказ. Стражник, стушевавшись, быстрым шагом ушёл. Брат Мартин же легонько толкнул Анну вперёд. Вздохнув про себя, она пошла.
***
Высокие – в два роста Анны – двери церкви были уже закрыты. Солнце село, последние его алые лучи таяли над западными стенами города. Пастор, наверное, уже собирался спать.
Третий ухватился за огромное бронзовое кольцо дверной ручки, несколько раз с силой постучал им по бронзовой же набойке. Молча стал ждать, всё такой же спокойный, похожий в полумраке на статую. Анна не могла похвастать тем же, от страха её уже тошнило.
Что скажет пастор, увидев её?
Одна из дверных створок со скрипом отворилась, выпустив наружу полоску мягкого оранжевого света.
– Кто? – послышалось изнутри молодой голос. Очень знакомый – но чей? Анна не смогла понять, только чувствовала, что очень странно, не правильно слышать его тут – в церкви.
– Брат Мартин, Третий, – отозвался монах. – Слава Триликому, брат мой.
– Так было, так есть, и так будет, – произнёс знакомый (чей же?) голос. Внутри снежным комом росло неясное беспокойство, руки задрожали. – Мы ждали тебя, брат.
Створка двери распахнулась, и Анна, не сдержавшись, вскрикнула, шагнула назад. Она не узнала голос сразу – не верила, что может столкнуться с этим человеком в храме Триликого. Никак, никогда.
Но столкнулась.
В дверном проёме, с подсвечником в руке, стоял он. Тот, кто обесчестил её, кто истязал её все эти дни. Высокий, худой, с красивым, спокойным лицом и короткими соломенными волосами. А Анна вспомнила те же черты – но искажённые звериной злобой, вспомнила улыбку, обнажающую зубы в оскале. Боль заломленных до хруста рук, тяжесть навалившегося тела... И ещё боль. Там, внизу, сначала от грубых пальцев, а потом – от его чресел. И кровь, бегущую по бедру. И, после – удары, обжигающие один за другим спину, плечи и ягодицы. Боль, боль и боль.
В бордель он приходил в мирской одежде, сейчас был облачён в наряд послушника.
Нет!
Не может быть!
Он – служитель Триликого?! Почему?!
– Меня зовут Юлиан, брат Мартин, – вежливо кивнул мучитель, удостоив Анну лишь короткого взгляда. – Я сын пастора Александра. Кто ваша спутница? На сестру по служению она не похожа.
– Эта барышня – Анна. Она будет сестрой по служению, – отозвался монах. – Но её историю я если и расскажу, то позже. Хотите – расспросите её сами. Меня сегодня ждут совсем другие дела.
– Да, конечно, – Юлиан кивнул. – Ваши дела безотлагательны. Но сначала – я хотел бы увидеть ваш знак.