— Н-ну… спляшем что-нибудь…
Несмотря на дневное время, лампы в «Конфетках-бараночках» пылали. А снаружи бушевала (возможно, несколько преждевременно) Эпоха Белого Ягуара. По витринным стёклам плыла снежная влага.
— Что-то не нравится мне эта его фраза, — признался я. — «Знаем, чем рискуете…» Чем мы рискуем?
Шахин вновь склонился над айпадом.
— Значит, так, — сообщил он спустя некоторое время. — На людей черепа воздействуют по-разному. У одних вызывают депрессию, у других — эйфорию. Приносят владельцам удачу, а иногда несчастье. У императора Максимилиана…
— Это которого расстреляли?
— Ну да. Вот у него в коллекции был такой же череп…
— Весело… А ещё у кого?
— У Гиммлера.
— А-а… — Я покивал. — Вот он почему жизнь самоубийством покончил…
— В глаза ему лучше не смотреть!
— Гиммлеру?
— Черепу!
— Но мы же смотрели!
— Смотрели… — согласился Шахин.
— Может, вернуть, пока не поздно? — отважился я наконец.
Предложение моё, судя по всему, Игорю не понравилось. Самозваный специалист по магическим ритуалам жрецов майя насупился, встал, пошёл к стойке. Принёс ещё две полные рюмки. Сел, помолчал.
— Помню, в Лондоне, — назидательно изронил он, — встретился я на съезде либералов с Борисом Абрамовичем Березовским. И знаешь, что он мне сказал? «Игорь… Финансовая пропасть не просто глубока — она бездонна. Ну так и падайте в неё с комфортом. Есть возможность взять в долг — берите…»
Однако пропасть, в которую тянул меня Шахин, была не просто бездонна — она была ещё и пугающе невразумительна. Да и не в том я возрасте, чтобы пускаться в подобные авантюры. Словом, мы разругались. Не насмерть, разумеется, но из «Конфеток-бараночек» вышли сильно сердитые друг на друга. Эпоха Белого Ягуара к тому времени отступила на прежние позиции: ветер стих, с небес ничего не сыпалось, под ногами хлюпало снежное месиво.
— Тогда я тебя кое о чём попрошу, — поставил он условие.
— Ну?
— У меня тёща суеверная… Пусть он пока у тебя побудет.
— А ты не распаковывай, — посоветовал я.
— Жена распакует.
— А ты спрячь.
— Найдёт…
Дальше сопротивляться было невежливо.
— Ладно, — сказал я. — А где он, кстати?
Мы уставились друг на друга — и чуть ли не бегом вновь устремились в «Конфетки-бараночки». Слава богу, кожаный саркофажик смирно ждал нас на стуле.
От какой малости зависят подчас судьбы мира!
— Ну ни фига себе! — восхитилась жена, увидев в нише книжного стеллажа хрустальный череп с пятитысячной купюрой в зубах. — Это — тебе? А за что?
Я замялся.
— Да не мне… Видишь ли, я член жюри, ну и вот… попросили подержать у себя… пока не определимся…
Супруге я не вру никогда. Я действительно член нескольких литературных жюри. Меня действительно попросили подержать череп у себя. Ну и наконец, мы с Игорем так и не определились, что с ним делать дальше, с этим черепом.
— Хочу такой! — объявила жена.
— Не мой профиль, — со вздохом ответил я. — Череп же! Их если и вручают, то, наверное, только за ужастики…
— Напиши!
— Не умею.
И опять не соврал. Как прикажете застращать читателя, если я себя-то застращать не могу — во всяком случае, тем, чего нет и быть не может. На фильмах ужасов или скучаю, или хихикаю. А уж если сам начинаю придумывать… Ну прикинешь монстра какого-нибудь инопланетного или там вампира с клыками… Но психология-то у них быть должна! Начнёшь разбираться в психологии — и оглянуться не успеешь, как монстр становится чуть ли не самым симпатичным персонажем.
— А это тоже на хранение?
— Что?..
— Ну, вот это… в зубах.
— А-а… Пять тысяч. Нет, это гонорар.
— За что?
— Да пригласили нас с Шахиным сегодня в одну фирму… Ну вот… приехали, приняли участие… в мероприятии…
— Это что ж за фирма такая?
— Слушай, не помню, — спохватился я. — Сейчас уточню…
Вот с чего следовало начать! Не с Цолькинов с бактунами, не с Болона Йокте (кто бы он там ни был), а выяснить хотя бы, с кем мы вообще связались.
Клавиатуры я коснуться не успел — завопил телефон.
— Слушаю…
В трубке дышали — хрипловато и прерывисто. Затем незнакомый голос (то ли высокий мужской, то ли низкий женский) сдавленно произнёс:
— Ты ведом силой вневременности…
— Чего?.. — не поверил я своему правому уху.
— Ты опечатываешь память смерти планетарным тоном проявленности… — с ненавистью продолжал голос. Сделал паузу и неожиданно заключил: — Хрен ты попадёшь на Ураков бугор!