Ну, вот, значит, и свиделись.
Не прошло и года.
Не зря, выходит, я сюда шел…
— Здравствуй, Юрий. Или тебе всё-таки привычнее именоваться «майором»? — хорошо знакомый бесплотный голос мягко зазвучал в голове.
— Привет… — совершенно позабыв, как это — общаться невербально, я выбрал самый идиотский из всех возможных вариантов начала разговора. И тут же получил ответ на даже не успевший оформиться в чёткую мыслеформу, вопрос:
— Не волнуйся, то, что наша встреча произошла раньше, не имеет никакого значения. Я только что считал твои воспоминания о нашем прошлом общении. Есть ещё несколько неясных для меня моментов, и я хотел бы попросить тебя… — голос запнулся и чуть виновато сообщил:
— О, прости, я совсем позабыл, что тебе некомфортно находиться в темноте! И еще ты очень устал. И морально, и соматически. Погоди, я сейчас…
Что он сделал, я не понял. Ничего вроде бы не изменилось, однако я неожиданно увидел перед собой весь заканчивающийся знакомым поворотом кусок коридора. Увидел не так, как было бы, освещайся он фонарем или светом потолочных ламп. Не было ни теней, ни более или менее освещённых участков — картинка была равномерно-чёткой на всём протяжении, словно лишенная объема фотография, где все объекты, вне зависимости от расстояния до объектива, выглядят одинаково.
Удивленно сморгнув, я поднялся на ноги и огляделся, старательно вертя головой. Да нет, всё правильно, всё именно так, как я и запомнил в прошлый раз: бронированная дверь за спиной, несколько зеленых ящиков под аккуратно выкрашенной белой и серой масляной краской стеной, забранные частой решеткой электролампы под потолком, в двадцати метрах впереди — уходящий влево поворот. Интересно, каким же образом это получается? Продолжая осматриваться, попытался вспомнить всё, что знал про человеческое зрение — отраженные предметами фотоны света, раздражение рецепторов сетчатки, идущие по зрительному нерву электрические импульсы, превращающиеся в затылочной доле коры мозга в привычные нам графические образы… кажется, так…
— Не совсем, — деликатно прервал меня Посланник. — Не совсем так. Периферическая часть твоего зрительного аппарата сейчас не функционирует. Так что фотоны и импульсы тут абсолютно ни при чём, — умей Посланник улыбаться, точнее — имей он, чем это делать, он бы наверняка улыбнулся. — Я всего лишь вызываю в твоей памяти тобой же самим виденные раньше картинки. И дополняю их тем, что знаю об этом месте сам. В смысле, знаю из отсканированного мной сознания тех, кто находился в этом бункере последнее время. Тебе неудобно? Хочешь спуститься сюда?
Перед моим «внутренним взором» с необычайной четкостью возник расположенный на четвертом ярусе кабинет фюрера. И то самое необъятное кожаное кресло, где я ухитрился посидеть, закинув ноги на полированный стол, всего лишь каких-то, гм, шестьдесят лет назад. Вот только поверхность дубовой столешницы в этом видении не была ни пыльной, ни девственно-пустой — чекисты еще не успели добраться сюда и вынести из кабинета всё более-менее ценное. Настольный прибор, несколько телефонов, аккуратные стопки каких-то папок. Убедившись, что при желании могу даже разглядеть надписи на плотных картонных обложках или прочитать текст документов внутри них, я отрицательно помотал головой:
— Да нет, не нужно. Пока туда доберусь… Что в этих ящиках? — я кивнул на контейнеры у стены, тронуть которые в прошлый раз не решился из-за гипотетических мин.
— Противогазы. Просто комплекты противогазов на случай химической опасности. Не заминированы. В крайнем справа…
— Ладно, я понял, — не слишком вежливо оборвал я бессловесного собеседника, начиная ворочать тяжеленные ящики и составляя из них подобие импровизированной лежанки. Затем подошел к двери, задумчиво осмотрев запорный механизм. Конечно, не факт, что преследователи решатся спуститься вниз, и ещё меньше вероятность, что они сумеют открыть дверь, но рисковать как-то не хочется.
— Слева есть такая рукоятка, подними ее вверх до упора и зафиксируй. Это блокировка замка. Снаружи уже не откроешь, — с готовностью подсказал всезнающий Посланник.
И добавил, видимо, «считав» по-быстрому ещё чье-то сознание:
— Спускаться сюда они пока не собираются. Эти люди думают, что ты немецкий диверсант и хотят сообщить об этом в какой-то «центр». Что такое «центр»? Смысл этого понятия очень размыт, не могу сконцентрировать.
— Центр — это центр, — очень даже вербально буркнул я себе под нос, швыряя на бетонный пол надоевшую разгрузку и растягиваясь на ящиках. Жесткие доски показались мне мягчайшим матрасом — и я неожиданно понял, НАСКОЛЬКО на самом деле устал: