…Харитон рассмеялся, прервав рассуждения пастуха о достоинствах чёрночпёстрых коров новой породы, что вывели её вологодцы совсем недавно.
— А ты чего смеёшься, парень? — обиделся пастух. — Я же тебе правду говорю, корова такой породы даёт по пять с лишним тысяч литров молока в год. Поищи ещё где таких коров. Вряд ли найдёшь.
— Да я не над коровами смеюсь, дядя Егор. Я над Соболем, глядите, как он хахает.
— Жарко, вот и хахает.
Харитон рассмеялся пуще прежнего.
— Да ты что, парень, в уме ли?
Харитон не унимается. Смеётся и смеётся, схватившись за живот. Пастух не на шутку испугался.
— Вы знаете, дядя Егор, — подавив смех, продолжал Харитон, — если бы человек, как и собака, тоже не потел, а всё лишнее тепло отдавал через язык, то в жару все бы люди ходили с высунутыми языками и тоже хахали… Ведь правда? Вот я над чем смеюсь…
— Ну и придумал же ты, парень, как тебя, Харитон, что ли? — Глаза старика сузились и затерялись в седой щетине бровей.
И закатился пастух таким громким, заразительным смехом, что Соболь перестал хахать, коровы прекратили жвачку и Орлик, оторвавшись от травы, навострил уши в сторону костра.
— Эх, насмешил ты меня, парень, аж слезу прошибло, — обтирая усы и бороду рукавом гимнастёрки, ворчал старик. — Только когда будешь нести службу на границе, то поменьше занимайся разным хаханьем, а то, не ровён час, шпиона или диверсанта какого-нибудь прохахаешь.
— Ну что вы, дядя Егор, граница есть граница.
— Граница, — продолжал пастух, — в том-то и дело, что граница. Раз, помню, ходил я младшим наряда…
— А разве вы тоже служили на границе? — прервал Харитон старика.
— Кабы не служил, не рассказывал. Так вот, ходил я младшим погранотряда, а дело было в Каракумах. Местность такая, что, кажется, и придумать хуже нельзя. Один песок. Глянешь, аж тошнит… Вот какая эта местность.
В глазах желтеет от этого песка. Ни тебе дерева, ни тебе кустика. Травинки и той ни одной нет. Песок, да и только. То спокойно лежит этот песок, а то, как волны на воде, перекатывается под ветром. Ветер замрёт, и песок тоже замрёт, и лежит этими волнами — барханами они называются. Движемся вдоль границы. Старший впереди, я чуть сзади. Кони по колени в этом песке, будто по снегу, идут. Куда ни глянь — ни одной живой души. Ну какой тут, думаю, нарушитель границы, кого понесёт по этой погибели — по пустыни, значит. И смех меня разобрал, вроде как тебя, ни с того ни с сего. Молод я тогда был не только годами, а и службой пограничной молод. Смекалки пограничника не было во мне. А как глянул на старшего — он уже спешился и коня уложил. Я мигом проделал то же самое и ползу к старшему по его приказанию.