Выбрать главу

ЧУДО НЕ РАВНО ЧУДУ!

 Анахорет. Опыт с кожаным  мешком.  Пузырь и трубка  покажут. Цвета радуги. Ученик   Аристотеля.  Жир  земли.  Скифия! Скифия! Скифия!  Хтон-Катахтон-Тартар.

      Там, где кровь лилась, «чернил пролито» еще больше. Воображение нужно не только затем, чтобы «троянского коня» соорудить или перед женой оправдаться: циклопы, мол , на обратном пути задержали. Оно  помогает разобратся и толково изложить свои виденье  мира на бумаге, пергаменте, папирусе, чтобы другие могли прочесть, обсудить, применить на практике. В Элладе только так и относились к поэмам и трактатам. Земледелец черпал из них необходимые наставления, ученые - проблемы, над которыми следует поразмыслить.  

         Еще во времена Гиппократа жил один мыслитель –анахорет. Затворник, даже имя свое потомкам не оставил. Зато трудов о природе и плодородном слое написал множество.  Интересные мысли высказывал. Растения по его мнению были подобны человеку. «Их зерна, помещенные во чрево земли, нагревались оною, получали дыхание, выделяли из себя пар. На место которого приходил холодный воздух – основа телесности вещей».

     Но это так, для своего брата, ученого.  А с земледельцами он говорил на понятном им языке: « Какова влажность земли, такова и влажность растения. Летом земля более рыхлая ибо солнце печет и сильнее притягивает  к себе влагу. Зимой почва становится влажной, и из-за тяжести влаги земля уплотняется. От того и испарений из нее нет».

       И, заметьте, никаких приборов у него не было. Даже простого термометра. Зато полет мысли все возмещал с лихвой. Кому бы в голову пришло сравнить почву с кожаным мешком, наполненным водой.

 Представьте, амфитеатр, обескураженные слушатели и этот, чудак в тунике, прыгает от восторга, приплясывает вокруг помянутого мешка.

      «Если сжать его, - кричит, да так, что в последних рядах слышно,- и проколоть иглой отверстие, то пара не будет. Лишь  вода выйдет. Тако же и с почвой. (Эй, ты, там! В на задней скамейке!  Убери руку с коленки соседа!) Потому, что холодный сырой воздух мало чем отличается от кожаного мешка. Он не дает влаге испаряться. И та выступает на поверхность».

        Теперь вы понимаете, откуда грязь осенью берется. Но чудак не унимается. Хитро смотрит из-под густых бровей на публику. И вопрошает:

 «Ну, а коли отверстие широкое?»

        «Тоже выльется»,- отвечают в один голос голубки из последнего ряда. Представляете, каким взглядом он их одарил? Или вы никогда не сидели на последней парте рядом с очаровательной соседкой или неотразимым соседом? И не несли похожую чушь, лишь бы вас не разлучили с предметом обожания?

        «Нет! – торжествует учитель.- Она находит легкий выход. Это, как перемена погоды, когда небо освобождается от низконависших туч и выглядывает солнце. Открытый мешок подобен взрыхленной земле. Вода начинает испаряться  с широкой поверхности, а пашня начинает парить.

 Каждый год вода совершает один и тот же путь между землей и воздухом».

        Шел пятый век до Рождества Христова, между прочим. А фундамент, основа учения о почвенной влаге, дисциплина, на которой до сих пор срезаются на экзаменах нерадивые студенты, уже был заложен.

        Теория, не подтвержденная практикой, стоит малого. И Аноним понимал  это не хуже нас. Потому-то и изобрел один из первых лабораторных способов испытания почвы на качество. Снабдил уже помянутый мешок трубкой, насыпал в него земли, песка, мелкие кусочки свинца и стал продувать сквозь воду воздух. В кожаном пузыре все перемешалось.

       Публика загрустила. Эка невидаль! Грязная вода из лужи. Но наш грек оказался незаурядным актером. Через полчаса, которые он заполнил какой-то скабрезной историей и парой не менее приличных анекдотов, мешок аккуратно вскрыли. И там оказалась не грязь, а три четко разделенных слоя. Илистый земляной, песочный, а в самом низу лежал свинец.

       «Равное соединилось с равным,- торжественно произнес лектор и добавил,- при встрече с незнакомой почвой поступай также. Иначе не узнаешь сколько в ней песку, илу и камней!»

        Добавлю, с тех пор, способ усовершенствовали незначительно. Кожаный мешок  заменили стекляным цилиндром с делениями, а, вместо трубки, применяют палку-мешалку. Все гениальное просто.

        Популярность не всегда сопутствует признанию. И все, кого великий Аристотель считал шарлатаном подлежали забвению. Ясно, почему история не сохранило имя нашему оригиналу? Да, все из-за того же мешка  и трубки.

      «Ибо целое неразложимо на части!»- провозглашал властитель дум Эллады. А какой-то фигляр посмел перечить и морочить голову народу богоносцу...

        «Да, и как посмел!»- поддакивал боссу хитрый школяр Теофраст, отправлясь подчерпнуть свежих впечатлений к земледельцам и дровосекам. Аристотель, подобных отлучек не терпел. Не дело философа якшаться с простонародьем, но любимцу прощал все. Даже увлечение поэмой этого «завхоза» Гесиода.

         Великие наивны. Они часто видят в своих учениках последователей, единомышленников. Доверяют им сокровенные тайны. Вот и Аристотель посвятил Тео в свою «Нумерологию»...

      Теофраста!!! Гуляку и волокиту, который на каждом углу провозглашал, что  мир не подвластен числам.  Музыке?! Бесспорно. Движению душ, переживаний?! Вне всяких сомнений. Теофраста, полагавшего и не делавшего из этого секрета, что земля, хоть и прекрасное творение, вовсе не подобна Женщине. Ибо Красота, не сопоставима с Красотой! Чудо не равно Чуду...

       Как и место... месту!  «Эврика!»- можно вскликнуть здесь. Потому, что «Место» и есть открытие Теофраста. Точнее, неповторимость и своеобразие растительности,  климата, рельефа, почвы одиних участков суши другим. Сегодня сказали бы ландшафта, в Элладе просто - «топио топос».

      Еще в начале двадцатого века не все соглашались с Обладателем Божественной Речи (Теофрастом). Ему, вообще, долго не могли простить «предательства» своего учителя. Но куда деваться, если болото или пустыня не столь плодородны, как черноземная степь. Пески и испепеляющий зной не создадут сегодня «комфортных условий» ни одному известному сорту пшеницы и иному растению, пригодному в пищу, как бы мы старательно не обрабатывали землю.

      «Растениям важно ФИЗИЧЕСКОЕ состояние почв! Легкие, песчанные земли тебуют частых, но небольших дождей. Жирные, глинистые выносят и ливни, и засуху...». Еще одно открытие Теофраста. Незамысловатая истина. Ее постигли первобытные земледельцы... Но догадаться , знать и тем более, понимать не одно и тоже. «ФИЗИКА» же в те времена воспринималась иначе, нежели сегодня. Под ФИЗИЧЕСКИМ состоянием понималась ПРИРОДА тела, явления. Вот на что замахнулся «ветренный» любимец Аристотеля.

        Созерцание и безупречная логика не всегда давали бы научные результаты, если не помянутые много раз темперамент и фантазия эллинов. Кто бы еще назвал пшеницу «горячим растением», требующим много пищи и влаги? Только тот, кто утолял свой неравнодушный взглял на мир точно таким же образом.

      Легкие, теплые, соленнные, горячие земли, любовь и ненависть, пристрастия и слабости, страсти и страстишки у почв и растений – все это, казалось бы, должно стать достоянием истории науки. Но раскройте современную почвенную карту. И вы увидите почвы «влажных лесов», «сухих степей и саванн», «солончаки», «солонцы», «солоди», «подзолы» (цвета золы)...

      Просто черноземы, сероземы, серые лесные... Почвы, расцвеченные цветами радуги, на всех языках мира: красные, красноземы, terra-rossa, хамра (арабский язык), адама адума (иврит), red-brown, коричневые, желтые, желтоземы, бурые, каштановые... И все они из разных уголков Земного шара, не похожие друг на друга, хотя их имена - вариации двух цветов.