Вот как сейчас с Оксаной.
Но, несмотря на то, что безоговорочно доверяю Анне, свои личные тупики и проблемы я не обсуждаю даже с супервизором. Мои тайны — мои странные сокровища, которые я храню в невидимом сундуке, как Кащей, и точно так же над ними чахну, то ли страдая, то ли наслаждаясь.
А, может, и то, и другое одновременно.
Уверенность и сила — вот что мне надо, чтобы собрать себя в одно целое и восстановить веру в том, что я все делаю правильно. Именно с этой мыслью отвлекаюсь от записей в журнале и начинаю новый видеозвонок.
Все будет хорошо. Еще один сеанс — и я буду отдыхать. Впереди вечер субботы, который пройдёт легко и приятно.
4
Спустя пять часов я сижу на веранде только что открывшегося кафе. Всё, что нужно для прекрасно проведённого времени у меня есть — пакет с новенькими книгами и тёплый и уютный апрельский вечер. Отодвинув бокал к углу стола, создаю маленькую иллюзию — краем он равняется с горизонтом, виднеющимся в конце улицы, и садящееся солнце теперь как будто погружается в него, ныряя прямо в моё вино.
Улыбаюсь, поправляя очки с затемнёнными стёклами и делаю небольшой глоток, представляя, что пью солнце. От этого внутри становится тепло и приятно.
И даже спокойно. Да, я абсолютно спокойна сейчас.
Я жду Ингу, с которой мы обычно встречаемся на веранде одного из ресторанчиков в первые по-настоящему тёплые дни весны. Этой традиции уже много лет, и мы обе ею очень дорожим.
Не могу сказать, что Инга — моя подруга. Скорее, очень хорошая приятельница. Да, она знает меня давно и кое-что о моих проблемах — о них так хорошо говорится, завернувшись в плед на вечерней веранде. Она не раз помогала мне, когда ситуация казалась безнадёжной, а я не только не хотела, но и не могла обратиться за помощью. Но к другим сферам моей жизни, кроме личной — работе, учебе, моим проектам она не имеет никакого отношения, мало того — они ей не интересны. Меня это ни капли не обижает, наоборот, очень даже устраивает.
Я давно так решила — друзья должны быть по интересам, и тех, кому интересно одно, не стоит посвящаться в темы, предназначенные для других. И никогда не пыталась объединять всё важное в общении только с одним человеком.
Еще в школе у меня как-то не сложилось с девчачьей компанией, когда вместе ходишь в туалет под ручку и через двери кабинки обсуждаешь мальчиков. Мне было интереснее с моими книжками и программами по радио, которые я записывала на специальные кассеты, а потом переслушивала, конспектируя в толстую тетрадку.
А уже в универе, присмотревшись к пестрой студенческой толпе, я стала осознанно выбирать людей для определенных целей: с этой девочкой было хорошо учиться и вместе ходить в библиотеку, с этой — на вечеринки и студвесны, с этой — по магазинам, заглядывать в витрины и тайно душиться всеми возможными пробниками в дорогих парфюмерных бутиках. С Ингой мы с незапамятных времён сидели во всех первых авторских кафе, а потом обошли все рестораны и бистро, которые только открывались в нашем городе. И ни разу за все это время не поссорились.
Я, вообще, редко ссорюсь с кем-то из приятельниц. Именно потому, что четко понимаю, где нужно остановиться и какие темы не стоит трогать. Это и помогает нам годами поддерживать комфортное общение, не соприкасаясь острыми углами там, где непременно вскрылись бы противоречия.
Я считала это своим ноу-хау в конфликтологии, а вот Ромка называл мой подход «извратом».
— Нельзя людей маркировать и ставить по полкам, Женьк. Это типа как посуда у тебя — эта тарелка для супа, а эта для салата? Что за хрень? Это не тарелки, это люди! Ими фиг попользуешься по какой-то там тупой маркировке, которую придумали твои психи.
— Не психи, а психотерапевты.
— Да насрать! Человек — больше, чем любая система!
И, наталкиваясь на мой несогласный взгляд, выдавал свое коронное:
— Слушай, у вас там все такие долбанутые, или ты одна?
Я продолжала приводить ему аргументы в пользу моей теории, которая казалось мне очень разумной и взвешенной, но он сначала демонстративно зевал, а потом подхватывал меня, сгребая в охапку, и делал один и тот же вывод: