Не сдержавшись, громко фыркаю, закатывая глаза под лоб. Он ухитряется делать эти свои намеки даже в записке! И, в то же время, мне не хочется, чтобы он прекращал. Я и на поцелуи у общаги не повелась, хотя один раз его губы были так близко, что меня как-будто смагнитило — натурально повело навстречу в сладко-пришибленном порыве. Но каким-то чудом я устояла. Вернее, не чудом, а из-за страха — что сейчас, от души развлекшись, он нацелуется со мной, собьёт интерес и азарт, а потом уйдёт и обо мне даже не вспомнит. И о своём обещании насчёт студии тоже.
А я очень не хочу, чтобы он забывал обо мне так быстро. Конечно же, из-за работы! Где мне потом встречи с группой проводить, если Ромка меня за пару дней поматросит и бросит?
«Зайду ещё раз, завтра. На этот раз будь готова, трусы там красивые надень. Или юбку короткую. Можно даже без трусов»
— Пошляк! — шепчу я прямо в записку, сложив ее книжечкой и приблизив к лицу, как будто вкладывая в неё это слово. И снова останавливаю себя от странного желания прижать к губам этот клочок бумаги. Стоп-стоп, это же негигиенично, и после него эту записку брала в руки вахтёрша, а её целовать мне совсем-совсем не хочется.
А вдруг она тоже читала? Про трусы! И теперь думает, что я такая… которая их не носит, короче.
Чтобы успокоиться, кладу записку в маленькую сумочку, проследив, чтоб не выпала — на обратной стороне Ромка написал мне свой новый номер. А, значит, теперь между нами есть связь!
Теперь мы точно никуда друг от друга не денемся.
На следующий день вскакиваю с кровати рано утром — накануне было сложно уснуть, в голову лезли какие-то странные мысли, ещё и сны снились такие, что…
Что бы ты сказал на это, Юнг? Или скорее твой соратник Фрейд, это больше по его трактовкам.
Я очень активна — сначала уборка в комнате, потом проверка конспектов и рабочих тетрадей с планом завтрашней игры — и в девять часов, когда на каникулах ещё обычно сплю, я выбегаю на улицу с ключами от комнаты, оставив записку на вахте: «Скоро вернусь, не уходи». Вахтёрша, пришедшая на смену вчерашней, ещё не знает «от такого хлопца», так что вряд ли будет рада с ним поболтать. Хотя… Может, Ромка и эту очарует, у него явный талант.
В который раз корю себя, что не встаю по утрам — воздух вокруг такой свежий, не успевший пропитаться выхлопами машин и дорожной пылью. Жить в мегаполисе — прекрасно, я сама стремилась сюда после школы. А когда не получилось поступить в столичный вуз, делала все, чтобы перевестись, и была очень счастлива, когда получилось после третьего курса. Правда, я откатилась на целых три семестра назад и пришлось досдавать академразницу — но это того стоило. Единственное, к чему я так и не смогла привыкнуть — это городской смог, жуткий запах асфальта и вечные пробки.
А сейчас всё выглядит таким умытым и чистеньким, точно, как вчера, когда мы гуляли с Ромкой. Надо почаще вот так подниматься, чтобы уже в девять часов, сделав все самое важное, бежать за стаканчиком кофе в ближайший автомат и медленно пить его, сидя на лавочке в сквере и глядя, как прохожие торопятся по своим делам.
А мне уже не надо торопиться. Я все сделала и абсолютно счастлива. Правда, через пару часов мое счастье сменяется беспокойством, а ещё через пару — лёгкой паникой. Уже начало третьего, а никого нет, записку нетронуто-сложенной мне вернула вахтёрша, а отсутсвие срочных дел, которые я сдуру переделала, вгоняет меня в тоску.
Вот почему я ненавижу вставать по утрам! Потому что привычный режим нарушен в пух и прах, и ты чувствуешь себя идиоткой!
Ещё и мобильного нет, чтобы набрать его и узнать, когда их непредсказуемое величество соизволит пожаловать!
Я наталкиваюсь на Ромку, когда сбегаю вниз за жетонами к телефону-автомату — наклонившись над столом комендантши, он что-то пишет в журнале посещений, не прекращая самым дружелюбным образом общаться с ней. А пожилая и серьёзная Глафира Сергеевна довольно хихикает, помахивая рукой, как бы говоря: «Да ладно тебе, проказник!»
Что здесь происходит, вообще?
Я останавливаюсь, растерянно глядя, как он идёт мне навстречу, проходя пропускную вертушку возле комендантского поста — его впустили внутрь! От этой мысли мне почему-то становится и радостно, и страшно, и я начинаю пятиться.
— О, встречаешь меня. Правильно. Погнали к тебе, у меня час.
Мы поднимаемся обратно на третий этаж, и он продолжает хохмить, как ему нравится то, что он видит — конечно же, речь не о свежей краске, которой выкрашены стены, а о моей юбке, под которую он пытается заглянуть и узнать, выполнила от я его инструкцию из записки. Ромка идёт сразу за мной по лестнице, и я физически ощущаю, как он проедает меня глазами по спины. Придерживая на всякий случай подол, чтобы не было видно больше положенного, вывожу его на наш этаж — и курительный балкон, который он видит сразу же, вызывает в нем интерес гораздо больший, чем мои рассказы о том, как мы сейчас соберём тетрадки и весь реквизит (для каждой проблемы я придумала свой предмет, ее воплощающий, мои добровольцы будут перекидывать его из рук в руки, чтобы создать элемент игры и не воспринимать все слишком серьезно — именно такое настроение больше всего развязывает язык)