О причинах и подробностях той истории говорили шёпотом, придумывались достоверные версии, вспоминались и множились сплетни. Правду знали единицы, которые молчали красноречивее некуда.
А Фар-Рух сходил с ума, не понимая, в чем она так жутко ошиблась. И, не зная подробностей ситуации, он раскручивал сотни вариантов, потому что панически боялся оказаться на ее месте. Подобная потеря лет для него гарантировано стала бы равнозначна поражению. Привыкший брать всю ответственность на себя, он понимал, что причиной этого жуткого провала было одно–единственное решение. И Санкти стала для него постоянным напоминанием, символом кнута. Неудивительно, что теплых чувств у Фар-Руха она не вызывала.
А еще его пугало, как они были похожи. Несмотря на кардинально разные методы решения задач, отношение к жизни, цели и общие ощущения правильности – они совпадали. И это было одной из причин, по которой не перекладывать ее судьбу на свою не получалось. Когда он напрямую задал вопрос, она привычно отшутилась и повела себя, как маленькая, избалованная девочка. Особенно яркий контраст был с моментами, когда в прозрачно-платиновых глазах читалась мудрость тысячелетий, которой неоткуда было взяться у совсем юной музочки.
Общались они редко, у нее было много профильных предметов, которые вызывали у Фар-Руха желание злобно ёрничать: «Методы вдохновения», «Источники творчества», «Воспитание целеустремленности подопечных». Особенно, задевало последнее. Почему он сам достигает всего, развивает в себе целеустремленность, а какому-то человечку достанется такая блондинистая «воспитательница».
И на ее вопрос, адресованный преподавателю, он среагировал совершенно неадекватно. Демонстративно четко артикулируя, почти не понижая голос, он прошелся по обеим участницам диалога. Парой хлестких фраз он умудрился ударить в болевые точки магессы Ревиксит, не сумевшей донести элементарный материал, в бесполезность музы, которая даже на второй раз не разобралась в стандартном курсе. И контрольным выстрелом, язвительно отозвался об измотанном виде Санкти, которая стала выглядеть, будто днем подрабатывает на разгрузке вагонов.
Ошеломленная тишина стала ему наградой. И только глядя на хищную и удовлетворенную улыбку прекрасной дриады, он осознал, что натворил. Такое не прощалось никому. Конечно, поводом для отчисления это не станет, а вот причиной вполне может. Несколько коротких фраз на кафедре, и ни одного экзамена с оценкой выше тройки ему не светит. А для него даже одна четверка – это поражение. И дриада знает это.
Медленно поднявшись из удобного кресла, с грацией хищной змеи, она, неторопливо шурша одеждой, заскользила в сторону жертвы. Подняв вызывающий взгляд и расправив плечи, с обреченностью приговоренного внутри, он приготовился к борьбе.
Негромкий голос, неожиданно шипящие интонации, демонстративная жалость – все слилось в ее неторопливой речи. А суть свелась к тому, что его агония будет продлена на несколько месяцев. Пригласив всю группу поучаствовать в травле, она с наслаждением опытного садиста, затеяла увлекательную игру. Объяснив правила, спокойно вернулась на свое место. А Фар-Рух остался, придавленный тяжестью близкого поражения. В голове звучала ее речь, короткие фразы из которой бились пойманными птицами внутри черепной коробки.
- Для такого знатока моего предмета, у меня есть особая задача. А твои друзья помогут сделать ее ещё увлекательнее. Мне нужно слово. Несколько слов, - она преувеличенно потеряно оглянулась вокруг, будто бы в поисках поддержки.
И слова посыпались, как из рога изобилия: женские слезы, столовая, солнце. Она удовлетворенно кивнула, и из складок своего прекрасного, травянисто-зеленого платья достала сухую абрикосовую косточку. Прошептав все три слова над косточкой, она бережно положила ее на край парты.
И попросила ещё. «Мода» – звонко отозвалась красавица с первой парты. «П…ц» - одними губами шепнул тролль, сидящий на камчатке. Дриада звонко рассмеялась, и, ничуть не расстраиваясь, нашептала второй косточке, вытащенной оттуда же: «Модные веяния в сложной ситуации».
Увлеченные забавной игрой одногруппники начали фантазировать: резчики по дереву, насилие, брезент. Третья косточка была заговорена этими словами.
На четвертую косточку легли совсем уж несуразные звукосочетания: cerveja, дружба народов и прибор.
А потом она достала пятую. И по аудитории пронесся глухой гул. Это была скукоженная, черная, потрескавшаяся косточка, будто опаленная огнем. Сдерживая слезы, глухо и виновато дриада произнесла: «Моя боль и мой гнев могут убивать. Слишком близко она оказалась к сердцу, и взяла на себя часть обиды и разочарования». Подняв сухие и покрасневшие глаза, она вынесла приговор.
«У тебя есть четыре косточки. Задача простая – совершить невозможное. Ты должен собрать однотипные ситуации, вещи или предметы в один день. В момент, когда время придет, ты покажешь всем нам, что такое управление вероятностями. Косточки прорастут только в одном случае – если я искренне, от всей души соглашусь, что это идеально. Один росток - один балл экзамена. Слова, произнесенные одногруппниками – условия ситуаций, предмета или вещи.
И, еще один момент. Профессионализмом надо делиться. Ты научишь Санкти всему, чему сможешь. На этот период она станет твоей тенью. Пока проект не закончен, вы сможете раздельно только спать и ухаживать за собой. Да, именно она, та самая «бесполезная девка, которая не способна ничего сделать самостоятельно и только подзуживает других» станет тебе ближе всех. И в день экзамена она должна стать лучшей. Хотя да, приниматься он будет у нее совсем иначе. Fac totum.»
Слова доносились до Фар-Руха как через плотное ватное одеяло. Будто темный тоннель окружал горца, и на другом конце, там, где обычно свет, лежали косточки. Четыре. Невозможные четыре косточки, означающие, что весь многолетний труд, все то, что было его целью – все пошло прахом.
Fac totum – «делай всё». Ненавистная латынь. Слова эти имели лишь одно значение. Все, сказанное выше, не подлежит оспариванию, корректировке, обращениям к ректору или к высшим силам. Это – окончательный приговор. Редко звучали они в стенах альма-матер, но каждое их произношение обрастало легендами. Единственной, слышавшей это обращение за последние два десятилетия, была Санкти, в тот злополучный день. Теперь обреченных стало двое.